Покинула нас так, будто, не осознав всей тяжести недуга, вышла погулять, должно быть и к лучшему. Протестовал и умолял я, сердце моё на части рвалось, но не удалось мне даже проблеск истинной боли её с ней разделить. Уберегла она её всю без остатка для себя одной, с ней же и умерла. Долго оставался я рядом с нею, всё разглядывал её в обретенной безмятежности — была она воистину, нереально красива, светилась вся. И, пока катились из моих глаз две слезинки, решил я сфотографировать её и срезать локон волос, оставаясь при этом всё тем же невинным младенцем, каким и был всегда для неё. За несколько первых, минувших после её смерти недель взглянул я на фото лишь пару раз и отложил его подальше вместе с оставленными мне отцом карманными часами, под крышку которых и упрятал отрезанный локон волос, которыми, будучи ребенком, так любил играть.
Случается порой и поныне — пробивается вдруг сквозь меня загадочный и нежный свет, таю я в лучах его, как свеча, и животворящим нимбом высвечивает он из прошлого моего… улыбку мамы.
Э-эх, жизнь моя, жестянка…
Посмотрим же, пока, программку развлечений и увеселений на всякий тот случай, если придётся вам вдруг прибегнуть к помощи моей персоны, то бишь проходившему практику у мастера похоронных дел стажёру. За исключением врожденной склонности сновать поблизости от самой знаменитой из косцов, прочих пороков я не имею. Как и вы, мои дорогие читатели и читательницы, если только в скромные ваши ряды верного мне читающего братства не втиснулся какой-нибудь служка из похоронного бюро.
Основное правило: за так — более ничего. Даже, если вам очень захочется достичь чертогов вечности незаметно, так сказать
Только всё равно, не избежать вам уплаты мыта при переходе в мир иной. На историю вашей жизни, даже на оставшиеся у вас о ней воспоминания навесят ценники, пусть те и не будут в точности такими, как рисовали вы их в мечтах, отдавая дань собственным способностям и амбициям. Даже, если существование ваше в последнее время, стало подобием моего и представляет собой всего лишь сплошную, терпеливо сносимую вами неудачу, а то и вовсе уподобляется какашке (при ежедневном испражнении куском в пятнадцать сантиметров и при условии, что проживёте вы восемьдесят лет[6]
, она длиной в четыре с половиной километра, а это расстояние между Эн-Сент-Мартин и Эн-Сент-Винсент), всё равно его кто-то, да должен будет оплатить!Почитаем же, сосредоточимся-ка на «обычной» брошюрке в черном глянцевом переплёте, тиснёное серебром название которой набрано шрифтом «старый английский» и приглашает вас, на манер Бодлера, отправиться в страну, где «нет ничего кроме порядка, красоты, великолепия, спокойствия и наслаждения…»
Отец мой, будто каторжанин, вкалывал тоже на «чёрной» работёнке, но на другой. Его была не такой лощёной, ни перед кем ему не нужно было заискивать, его не окружала тишина. Он, под аккомпанемент отбойного молотка, перевоплощал свои пот и кровь в уголь. В день по тонне угля[7]
, на что и поменял свою молодость… ну, чем не таинство евхаристии?У мсьё Легэ, у него не было сына… потому-то я ему и нужен был. Посмотрим же, для чего.
Так что, эй вы, карлики, а также одноногие и вовсе безногие калеки, не рассчитывайте на какую-то поблажку. Вам, как и всем прочим, придётся оплатить полный тариф. Только исполины имеют право на особое обхождение, с оружейными залпами и хвалой в качестве бесплатного приложения.
Или же у вас, к примеру, маленький ребёнок… но и тут понадобится делать «на вырост», хотя бы на год, и вам всучат размер на шесть лет больше, на случай, если вдруг бедный ваш малыш не перестанет расти.