Воспоминание об Алмазных горах

Все чаще подумывал о неизбежном бегстве «верховный правитель». Его жена, Софья Федоровна, находилась с сыном в Париже, они вели переписку, он всякий раз намекал на скорую встречу, и Софье Федоровне оставалось лишь гадать, что кроется за обещаниями.

Склонный к мистике, Колчак приезд духовного владыки Урянхая и Турчанинова воспринял как некий указующий перст судьбы. Ему показалось, будто Турчанинов и есть один из тех порядочных людей, на кого можно полностью положиться в трудную минуту. «Большой Колчак» нуждался в «маленьком Колчаке».

После официальной встречи в ставке «верховный правитель» пригласил духовного владыку Урянхая и Турчанинова к себе в дом, на «чашку чая». От подобной любезности Турчанинов даже оторопел: невиданная честь! Лопсан Чамза тоже понял кое-что.

— Будем пить! — сказал он, лукаво сощурив и без того узкие глаза.

Впрочем, пили самую малость. Вели непринужденный разговор в интимном кругу: кроме гостей и «верховного» за столом были княжна Темирева, премьер Пепеляев — люди, которым Колчак доверял полностью. Княжна представляла хозяйку застолья, иногда брала на руки крошечного тигренка, недавно подаренного уссурийскими купцами, торгующими пушниной. Это была зрелая женщина с надменным, не очень красивым лицом. Турчанинов не мог взять в толк, что мог найти в ней «верховный». Но княжна есть княжна. Порода. «Моя Вера в сравнении с ней — Венера Милосская…» — с удовлетворением думал Турчанинов. Его внимание больше привлекал премьер колчаковского правительства Пепеляев, крупный мужчина с бульдожьим лицом и зычным голосом. Восхождение этого человека к вершинам власти казалось Турчанинову прямо-таки загадочным. Отношения добросердечные, овеянные теплотой и приязнью, Колчак сохранял лишь с Пепеляевым, и на первый взгляд это были отношения господина и слуги, повелителя и фаворита. На самом же деле они были намного сложнее, и для окружения Колчака не всегда было ясно, кто кем повелевает. Но непреложно было одно: оба они друг в друге нуждались и друг без друга обойтись не могли. Никому не доверявший, «верховный правитель» верил каждому слову своего премьера. И он не делал ошибки: Пепеляев если и мог его предать, то лишь под угрозой приставленного ко лбу пистолета. Он отлично понимал, что высоким положением обязан Колчаку, который, опираясь на английские и чешские штыки, мог назначить председателем совета министров любого из своего окружения. Гибель Колчака будет и его, Пепеляева, гибелью. Они были неразделимы даже на карикатурах подпольных газет: их изображали в виде обезьяны и бульдога, шествующих под ручку. Кто он, этот таинственный Пепеляев, поднявшийся до вершин государственной власти? Преподаватель из Бийска. Был делегатом IV Государственной думы. Комиссар Керенского в Кронштадте. Корниловец. Член ЦК кадетской партии. Лидер омских кадетов. Лез, лез — и добрался-таки. Сидит молча, слушает, то и дело поправляет пенсне. Но Турчанинов знал: именно этот человек больше всех способствовал восхождению Колчака. Еще до появления адмирала в Омске Пепеляев бросил крылатую фразу, объединившую всех сторонников военной диктатуры:

«Социалисты мыслят: да здравствует революция, хотя бы погибло государство. Мы же говорим: да здравствует государство, хотя бы погибла революция».

В словесной изворотливости ему не откажешь.

И еще одна черта Колчака открылась Турчанинову в этот памятный вечер. Неожиданно для всех «верховный» затеял с Лопсаном сугубо богословский разговор, о буддизме. Духовный владыка Урянхая был приятно изумлен.

— Я исповедую одну из разновидностей буддийской веры, — сказал Колчак, — вероучение секты дзэн, или чань.

И он принялся излагать сущность этого учения. Поражен был и Турчанинов, хоть и понимал, к чему ведет «верховный»: любая религия должна быть воинственной!..

— Война — единственная служба, которую не только теоретически ставлю выше всего, но которую искренно и бесконечно люблю, — говорил он.

Пояснил, что буддийской премудрости набрался в Иокогаме, где ему пришлось надолго остановиться по пути из Америки в Китай, а потом во Владивосток.

— Мне запомнились слова одного японца, вовлекшего меня в буддийскую секту дзэн, — продолжал Колчак. — Помню, заговорили о государственном управлении, о демократии. Мой японский друг считал, что единственная форма государственного управления — военная диктатура. Демократия, по его мнению, это развращенная народная масса, желающая власти, но власть не может принадлежать большому числу людей в силу глупости числа…