Милейший Афанасий Афанасьевич! Я бы давно отвечал вам, да вы прибавили в post scriptum: «напишите, когда вас ждать?» Я хотел сказать вам что-нибудь положительное, но болезнь моя играет со мною, как кошка с мышью, — то я говорю, то опять должен замолкнуть, словом, я и теперь ничего наверное сказать не могу, а только приблизительно могу сказать, что около 22-го буду в Москве. Разумеется, я вам тотчас дам знать, а остановлюсь в гостинице, потому что я в Москве останусь всего один день.
Очень мне тяжело и грустно, что не только нет от вас добрых вестей, но все еще продолжаются печали и несчастия: пришла беда, растворяй ворота. Должно закутать голову и ждать конца грозы.
Вот что я имею сказать о присланных стихах: «Тополь» — хорош. Но мне ужасно жаль сироток рифм: «спора» и «не увял»: — куда делись их подружки? — И потому я для удовлетворения своего уха читаю так:
«Пускай мрачней, мрачнее дни
И осени тлетворной веет
Смысла нет, но есть гармония.
Перевод из
«Дышать взлетает радостью эфирной»…
— заимствовано у Кострова.
Ваших
«Грешный человек!» — я смеялся, увидев в
«Из лона Мирры шел»…
—
Крепко жму вам руку, кланяюсь вашей жене, Борисову и всем хорошим приятелям, — и говорю (человеку свойственно надеяться) до свидания!
Ваш
Наконец 23 ноября Тургенев приехал в Москву и слал мне следующую записку:
Я сейчас приехал сюда, любезный Афанасий Афанасьевич, — и остановился в гостинице Дрезден. Прошу вас пожаловать и, если можно, на своей лошади, ибо я попрошу вас съездить к Феоктистову (или Каткову) и Аксакову, так как я сам нездоров и никуда не выеду сегодня, а завтра надо отправиться в Петербург, чтобы там засесть по прошлогоднему недель на шесть. Кланяюсь вашим. До свидания.
28 ноября он писал уже из Петербурга: