Воспоминания

Затем началась мобилизация инженеров, техников, врачей и медперсонала, артистов и др. Самой тяжелой являлась мобилизация буржуазии на принудительные работы, самые тяжелые и отвратительные. От мобилизации освобождались лишь советские служащие. Все остальные – старые и молодые, здоровые, увечные и больные – подлежали мобилизации. Мобилизовали и 14-15-летних подростков и стариков и старух свыше 60 лет. Многие пошли работать в советские учреждения из-за страха перед мобилизацией на принудительные работы, тем более что квартиры советских служащих освобождались от реквизиции. Для новой власти потребовалось чрезвычайное количество помещений для учреждений, созданных в Киеве, и для ответственных служащих, переезжающих из Харькова в Киев. Реквизиция помещений, уплотнение жильцов и выселение их – самая характерная черта жилищной политики советской власти. Сначала были реквизированы особняки в Липках и богатые квартиры в домах на Институтской, Николаевской и других фешенебельных улицах Киева, затем последовали реквизиции квартир и комнат в домах на более скромных улицах. Многие дома были реквизированы под казармы и учреждения.

Самой тяжелой мерой для населения были частые, неоднократно повторяющиеся обыски для реквизиции «излишков», «сверх нормы» и разные «повинности»: бельевая, одежная, книжная, мебельная и т.д. Реквизировали все – и посуду, в особенности серебро, и мебель, если она дорогая, и ковры, и одежду. «Национализированную» мебель, ковры, зеркала свозили в учреждения и в особые «хранилища». «Излишки» белья и одежды либо присваивались для личного употребления, либо тут же на улице или во дворе продавались по сходной цене прохожим. Портьеры и мебельная обивка шли на портянки, куртки, женские кофточки и платья. Мне приходилось видеть невообразимо цветастые, чисто футуристические брюки у молодых людей и кофточки у киевских «прелестниц».

Так проявлялся на практике лозунг «грабь награбленное у буржуя». За водку можно было получить все и добиться самых разнообразных льгот, в том числе освобождения квартир от реквизиции и освобождения арестованных из тюрьмы. Моим друзьям, у которых была водка, купленная во время гетманщины, удалось «разумным использованием» ее добиться освобождения своей квартиры от военного постоя.

Часть магазинов закрылась. Их или «национализировали», или придали им другую специализацию. Много магазинов было превращено их владельцами в фиктивные кооперативы. В самом фешенебельном галантерейном магазине Альшванга и в магазине Цинделя (готовое платье, сукна) устроили книжные склады, где книгу можно было купить лишь по ордеру Наркомпроса. Но на улице в ларьках бумажников можно было достать любую книгу из частных библиотек.

Рояли, пианино и другие музыкальные инструменты, швейные и пишущие машинки подлежали в обязательном порядке регистрации «на предмет национализации» их у «нетрудовых элементов».

Другой мучительной мерой были частые облавы. Войска окружали целые улицы и кварталы и требовали от жителей предъявления документов. Лица, имеющие документы служащих советских учреждений, немедленно отпускались, остальных арестовывали и отправляли в дома предварительного заключения. Облавы по квартирам и домам производились и ночью. Арестованных, продержав несколько дней, обычно выпускали, если в «надежности» их не было сомнений. Их арестовали просто для того, чтобы напугать их и приучить к покорности и смирению. «Подозрительных» держали в тюрьме недели и месяцы, но тут могла помочь взятка.

В мае 1919 года, когда атаман Григорьев и его взбунтовавшиеся войска (они составляли часть Красной армии) стали угрожать Киеву, произошла очередная вспышка «классового террора». Власти по найденному у кого-то списку членов «Клуба националистов» арестовали несколько десятков человек. Их обвинили в организации заговора для свержения советской власти. В числе арестованных были русские купцы, домовладельцы, профессора, в том числе зав. кафедрой «Истории славян» Киевского Университета профессор Т.С. Флоринский. Всех их расстреляли. В числе расстрелянных оказалась и героиня процесса Бейлиса Вера Чеберяк.

О казни Веры Чеберяк, насколько помню, из моих друзей и знакомых не жалел никто. Но казнь объявленных «классовыми врагами» профессора Т.С.Флоринского и других стариков – деятелей суда, адвокатуры и просто богатых людей произвела гнетущее впечатление на киевскую интеллигенцию и в особенности на университетские круги, потрясенные гибелью своего профессора.

Скажу лично о себе, что первое мое знакомство с советскими порядками, которые устанавливались на Украине, было впечатлением человека, попавшего в иной мир, полярно противоположный тому миру, в котором он жил с детства и двумя главными заповедями которого были «не убий» и «не укради». Поэтому я старался поглубже всмотреться в этот новый советский мир и понять его.