Воспоминания

Воспоминания (неоконченная рукопись)

[1987]

Уже десять лет как я живу в Соединенных Штатах, и особенных проблем с английским у меня нет, хотя по приезде я уверенно знал только три слова: «уes», «nо» и «cat». Особенно отсутствие проблем с языком замечается при разговорах – на английском – с такими же, как я, эмигрантами. Но как только я начинаю объясняться с теми, кто здесь родился и вырос, я замечаю некоторое недоумение на лицах моих собеседников. Меня выдает мой акцент. Какое-то время тому назад я любил похвалиться, что во время какой-то беседы меня спросили, откуда я родом, из Техаса или из Невады. Мне казалось, что при этом предполагается, что все-таки я из Америки. Потом мне разъяснили, что более точным истолкованием этого вопроса будет «а по-каковски вы это говорите?».

Вот поэтому, желая привлечь внимание к чему его и надо привлечь, и не дать собеседнику чрезмерно недоумевать по поводу моего произношения я начинаю разговор с просьбы, «please excuse me my poor pronouncing, I am a foreigner», или как-нибудь в этом роде. Обычно такой подход оправдывает себя. Дело становится хуже, если моему контрагенту становится известной моя фамилия – Вильямс, одна из самых распространённых здесь и в Англии. Тогда, чтобы рассеять вторую форму недоумения – как же так, Вильямс, а по-нашему говорит как-то не по-нашему – приходится иногда говорить о себе более подробно. Вот только тут и начинается мой рассказ.

Видите ли, говорю я, моя фамилия Вильямс, но я русский, и мой родной язык русский. Мой прадед, американский железнодорожный инженер, был приглашён в Россию на работу, когда строилась первая русская железная дорога между Петербургом и Москвой. Прадед построил ту часть дороги, которую ему полагалось построить – по семейным преданиям, он командовал возведением всех мостов, – и ещё женился, как говорится в сказках, на прекрасной русской женщине, и, по-видимому, по этой причине остался в России навсегда. Фамилия моей прабабки была Одинцова, а дети её носили фамилию Вильямс. Детей было, самое малое, три: Василий, Владимир и Иван. По отчеству они были Робертовичи, прадеда звали Роберт Оливер Вильямс. Далее все браки заключались только с русскими, и я получился на семь восьмых русский, а на одну восьмую американец.

Но теперь, ради ясности дальнейшего изложения, надо объяснить, как я оказался на земле предков, в США. Мне было восемнадцать лет, когда меня арестовали по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде, а также участии в антисоветской организации. Так называемая организация, «Братство Нищих Сибаритов», была попыткой малолетних идиотов развлечься; толком я и по сию пору не знаю, как вышло, что нас – пятерых человек того же возраста, что и я, посадили. Лучше всех об этом сказал мой друг, сейчас тоже оказавшийся в Америке: «Посадили вас потому, что вы были на воле». Отсидев свои пять лет, я жил в Эстонии, а после смерти Сталина снова обосновался в отчем доме в Москве.

Я восстановил старые знакомства, вновь стал студентом, а потом и аспирантом университета, и как-то вошёл в нормальную советскую жизнь. Я женился один раз, и потом ещё раз, обо всём этом расскажу далее. В третий раз я женился на по сию пору обожаемой третьей жене. Она была членом партии и происходила из более чем безупречной по советским критериям семьи. Так вот, она оказалась настолько приверженной идеалам борьбы за счастье человечества, что в 1976 году, под руководством профессора Юрия Орлова, основала вместе с другими «Группу Хельсинки», члены которой намеревались, по доброй воле и на общественных началах, наблюдать за соблюдением выполнения Советским Союзом гуманитарных статей соглашения в Хельсинки (1975 год). В 1977 году членов этой группы – Гинзбурга, Орлова, Щаранского – посадили; разумеется, причина ареста называлась «антисоветская деятельность». Арест моей жены казался неизбежным, но, вне всяких ожиданий, нам разрешили эмигрировать. Почему – я не знаю до сих пор. Уехать из окончательно запаршивевшего Советского Союза наша семья решила ещё раньше, в 1973 году. Но потом постоянно происходило то, что на Западе называется «clearing» – то то не доделано, то это, а потом организовалась Группа, и так далее. Я, как мне полагалось по чину арестанта сталинских времён, принимал какое-то участие в активности моей жены и её друзей; и об этом расскажу позже. В итоге всего этого 22 мая 1977 года нас встречали многие старые друзья в аэропорту Кеннеди. И к этому я еще вернусь.