Воспоминания

Как я уже сказал выше, пока я жил в Петрограде и мысли мои были сосредоточены на других интересах, вопрос об отношениях между помещиками и крестьянами носил для меня академический характер. С того же времени, как был решен вопрос об управлении мною Саблами, я стал стараться конкретизировать мои мысли о нем. Прежде всего я пришел к заключению, что фальшь в отношениях между помещиками и крестьянами была пережитком крепостного права. Недаром помещики, говоря о соседях-крестьянах, называли их "своими". Через пятьдесят лет после освобождения крестьян помещики продолжали смотреть на них, как на зависящих от них людей, по отношению к которым у них были с одной стороны моральные обязательства опеки, а с другой какие-то права. Крестьяне же справедливо полагали, что они фактически беззащитны перед помещиками, т. к. власть будет всегда на их стороне, сохраняли по отношению к ним рабскую психологию, выражавшуюся в хитрости, всегдашнем оружии слабого против сильного. С другой стороны я стал думать, что у крестьян нет уважения к помещикам, которое могло бы, в известной степени, оправдать их влияние на крестьян. Действительно, какое могло быть уважение к хозяевам, большую часть года живущим в городе и доверяющим управление имениями наемным управляющим? Кроме того, крестьяне видели, что помещики ведут свое хозяйство далеко не так, как они должны были бы это делать. Они знали о задолженности имений, происходящей главным образом от бесхозяйственности и от жизни сверх средств. У крестьян, по крайней мере у нас, на юге, (161) была очень сильная хозяйственная психология, и помещики, не обладающие ею, никак не могли пользоваться их уважением.

С этими мыслями я покинул Петроград с намерением проверить на практике свои заключения. Смущала меня особая репутация крестьян деревни Саблы и опасения, что если она окажется справедливой, то я натолкнусь на непреодолимое препятствие в установлении правильных с ними отношений. Я старался отделаться от предвзятого навязанного мне чужого мнения. Мне почему-то казалось, что мнение это есть результат тех же закостенелых провинциальных, ни на чем не основанных, взглядов. Не принимая заранее окончательных решений, я все же внутренне для себя твердо постановил, что, как бы там ни было, я постараюсь с одной стороны добиться уважения к себе крестьян путем примера простой и трудовой жизни и хорошего ведения хозяйства, а с другой избежать всякой фальши в наших отношениях, установив в них полное социальное равенство. Я не думал тогда, что проверка моих убеждений неожиданно приведет к хорошим результатам и даст мне глубокое моральное удовлетворение в самое трудное для всякого "барина" время - революции.

***

Приехав в начале сентября в Саблы, я хотел сразу же совершенно отдаться моим новым занятиям и в первую очередь преодолеть минусы, о которых было сказано. Кроме того, мне предстояло вступить в исполнение моих обязанностей помощника уполномоченного Красного Креста, должность, которую я принял, не желая во время войны порывать связь с этим учреждением. Судьбе однако было угодно помешать мне в осуществлении моего намерения и затем создать обстановку, значительно осложняющую мою работу. Сначала, через несколько дней после моего приезда, внезапно умер мой начальник по Красному Кресту уполномоченный - и мне пришлось вступить в исполнение его обязанностей, что продолжалось несколько месяцев, когда я был переведен уполномоченным по Севастопольскому градоначальству. Затем вскоре я получил от матери телеграмму из Киевской губернии, (162) требовавшую моего немедленного приезда в связи с опасным осложнением в наших делах. Последствием этого было то, что в течение 8 месяцев мне пришлось постоянно ездить в Чигиринский уезд и Киев. За это время я проехал 25 раз станцию Синельникове. Таким образом я мог только урывками заниматься Саблами.