Воспоминания

Так называемая "религия страдания", черты которой находят своё описание у Толстого и Достоевского, сопровождалась часто болезненными искажениями и исходила из возвышенной теории о том, что для получения прощёния необходимо совершить грех. Таковы наиболее характерные черты русских сект, среди которых самой распространенной сектой является "хлыстовство". Её обряды, которые очень напоминают обряды самобичующих и конвульсионистов и мистицизм которой связан с эротическим возбуждением, имели своих адептов не только в низших, но и в высших слоях русского общества. В начале XIX века высшее общество Петербурга переживало сильный прилив мистицизма.

Император Александр I по своём возвращении из Парижа в 1814 году сам подал этому настроению пример под влиянием баронессы Крюденер, и если эта знаменитая женщина, которая внушила мысль о Священном Союзе, и не была подвержена эксцессам извращенных верований, которые были тогда в моде, то некоторые из её последователей и подражателей в конце концов, по-видимому, переходили границу, отделяющую мистицизм от известных патологических проявлений. Достаточно указать на Татаринову, друга баронессы Крюденер, некоторое время открыто пользовавшуюся покровительством императора Александра I.

Собрания в апартаментах, которые она занимала в одном из императорских дворцов Петербурга, по-видимому, походили на собрания "хлыстов".

Я не пойду дальше этой короткой характеристики элементов интересующей нас проблемы, не буду анализировать их или входить в детали, ещё не опубликованные по этому вопросу, так как я коснулся его лишь с чувством глубочайшего сожаления.

Я совершенно согласен с мнением д-ра Диллона, которое высказано в его книге, что действительная роль Распутина выразилась в том, что он открыл невежественным слоям русского народа все наиболее одиозные стороны автократического режима, что может быть успешно сравнено только с действием некоторой химической реакции, которая объединила все элементы русского общества против самодержавного режима.

В то время, когда я вступил на пост министра иностранных дел и стал близко общаться с Николаем II, он ещё не проявлял чрезмерной склонности к мистицизму и к ультрареакционным идеям, которые характеризовали последний период его царствования. Неудачи русско-японской войны и революционное движение, которое непосредственно следовало за войной, видимо, образумили императора. Осуществив счастливую мысль о замене Горемыкина Столыпиным, он следовал советам премьер-министра. Он внушал все больше доверия, как мне кажется, в том, что он будет благожелателен к новым учреждениям, несмотря на то, что по своему воспитанию и врожденным симпатиям, он был склонен к реакционные настроениям.

Я надеюсь, что мне удалось опровергнуть в предыдущей главе известные толкования поведения Николая II в деле о заключении секретного договора в Бьерке и показать, что, хотя он обнаружил слабость и неосмотрительность, он был далёк от мысли об измене своему союзнику. Мне даже кажется, что его лояльность наиболее полно обнаружилась в той позиции, которая была им занята по отношению к Франции и другим союзным державам в последний период его царствования. Разве не счёл себя обязанным бывший английский посол в России сэр Джордж Бькженен публично выразить благодарность добрым намерениям императора, когда он заявил, что считает своим долгом опровергнуть россказни о стремлении русского царя заключить сепаратный мир с Германией?

"Я убеждён, – заявил Джордж Бьюкенен, – что нет ни одного слова правды в этих слухах. Император, несомненно, совершил много ошибок, но он никогда не был изменником. Он никогда не пренебрегал общим делом союзников и всегда являлся преданным и лояльным другом Англии".

Французское правительство подкрепило это заявление опубликованием письма, адресованного императором Николаем 13 мая 1916 года президенту Пуанкаре, которое ясно показывает, что, несмотря на все усилия склонить его пойти на соглашение с Германией, он никогда не соглашался покинуть союзников.

Император строго осуждался за то, что он очень легко соглашался на отставку того или иного министра и, как будто принимая точку зрения кого-либо из своих советников, действовал в совершенно противоположном направлении. В доказательство этого приводились случаи, когда какой-либо министр, покидая министерство, был в полной уверенности относительно доверия к нему со стороны государя и, только прибыв домой, узнавал о своей отставке.

Эти упреки справедливы. Я сам был свидетелем того, с какой легкостью Николай II позволял разубеждать себя в решениях, которые были приняты им со всей видимой твердостью и убежденностью. Но всё это доказывает только одно – инстинктивную боязнь, которая свойственна многим слабым людям, боязнь, которая не позволяет им сказать или сделать что-нибудь неприятное кому-либо в его присутствии.