— Во всяком случае, мне так кажется. Я не знаю, дорогой. Просто это странно, вот и все.
Внешне она казалась равнодушной. Но я-то знал лучше, чем кто-либо другой, какая она добрая и отзывчивая. Мы замолчали. Через некоторое время бабушка спросила, нельзя ли включить музыку. Нам попалась песня Сержа Генсбура «Я пришел сказать, что ухожу». Джейн Биркин могла бы расценить ее как объявление о разрыве, хотя на самом деле речь шла о времени, которое ушло безвозвратно: «Вспомнишь, печалясь, дни, что промчались…»[9]
. Мелодия была так печальна и так красива, а слова — такая щемящая перекличка с Верленом, что после утренней оторопи я вдруг расчувствовался, и у меня потекли слезы. Не помню, когда я в последний раз плакал. Но мелодия оказалась сильнее, чем все, что мне пришлось пережить за последние месяцы. На похоронах деда, например, я не плакал. Я отворачивался, чтобы бабушка ничего не заметила. Это же просто абсурд плакать сейчас, когда я везу ее на похороны. Вообще многое в последнее время мне стало казаться абсурдным.Эта песня так и осталась для меня навсегда связана с той поездкой. Я много раз слышал ее потом то на улице, то у кого-нибудь дома, и всякий раз мысленно переносился в машину, в которой вез бабушку на похороны. Странно: эта мелодия так прочно засела во мне, что я даже помню все моменты, когда слышал ее потом. И неизменно она вызывала во мне множество разных воспоминаний, связанных со звучанием песни, всю гамму ощущений — от горечи до сладости. Они раскрывались поочередно, как русская матрешка, а внутри была самая маленькая фигурка, самое первое воспоминание: я везу бабушку в машине на похороны.
16
17
Мы шли по дорожкам кладбища. Порой бабушка останавливалась перед какой-нибудь могилой, и я думал: она глядит на них, как молодая пара, присматривающая себе жилье. Я не мог отделаться от мысли, что в следующий раз приду на кладбище уже не с ней, а к ней. И был подавлен куда больше, чем она сама. И глаза у меня все еще были красные. Она шла к месту церемонии почти бодрым шагом. Вскоре мы присоединились к маленькой группе. Чересчур маленькой, человек десять. День плохо начался и плохо продолжался. Ужасно было присутствовать на таких малолюдных похоронах. Надо быть общительней, думал я, завести себе побольше друзей, желательно моложе себя. Но женщина, которую мы хоронили, как выяснилось, была очень известной, всегда окруженной поклонниками балериной. Звали ее Соня Сенерсон. Большинство ее друзей умерли, а те, кто еще не умер, давно уже были не в состоянии передвигаться. Она дожила до того возраста, когда на похороны приходят лишь близкие родственники. Прописная истина: чем позже умираешь, тем более ты одинок в день своих похорон.