Дети и внуки Сони были счастливы нас видеть. Хотя «счастливы» — слово, не вполне подходящее для ситуации. Скажем так, они были рады, что хоть одна подруга смогла прийти. Какая-то девушка из присутствующих не сводила с меня глаз. Честно говоря, я тоже на нее поглядывал. В общем, мы все время друг на друга смотрели. Трагические события дня заставили меня увидеть в новом свете возможности жизни. Печаль пробудила во мне желание, даже нетерпение. У девушки были длинные волосы, а жизнь наша коротка. Ничего удивительно, что соседство смерти активизирует в нас сексуальную энергию. Впоследствии я много раз в этом убеждался. Но в этот первый раз я был ужасно смущен и столь же возбужден. Еще несколько минут назад жизнь казалась мне ужасной, и вдруг она предстала передо мной как путь, усеянный чувственными открытиями. Боясь себе в этом признаться, я кокетничал с девушкой во время похорон. Православный священник (гм, это понравилось бы моей матери) описывал жизненный путь покойной. Ни на секунду не упуская из виду незнакомку, я все же выхватывал из его речи факты биографии балерины, про которую не знал ничего. Священник говорил о том, как она была знаменита и как великолепно танцевала «Лебединое озеро». Мы стояли перед ее гробом и расхваливали ее антраша, судя по всему легендарные. А я думал о том, как бы раздобыть телефон девушки с длинными волосами, ведь я вряд ли еще где-нибудь ее встречу; общих друзей у нас нет, и тонкая ниточка, соединившая нас, неминуемо оборвется. Этим были поглощены все мои мысли. Женщина, которая покончила с собой сегодня утром чуть ли не у меня на глазах, стерлась из моей памяти. Жизнь вдруг сделалась легкой. А реальность меж тем была такова: гроб, в нем тело балерины в саване, и этот гроб как раз опускают в яму.
Присутствующие молчали. Никто особенно не убивался: эта смерть не была неожиданной. В воцарившейся тишине сквозило что-то тихое, почти ласковое. К нам подошла дочь покойной, которой самой было явно уже за семьдесят. Я не сразу понял, почему она сказала: «Молодой человек, я очень тронута вашим сочувствием».
— Да-да… Мои соболезнования, мадам, — пробормотал я.
Я совсем забыл, что плакал, выходя из машины. Мои глаза лгали о причине моих слез, но это не важно. Наверное, все решили, что я очень впечатлительный. Женщина обратилась к бабушке:
— Знаете, мама часто о вас говорила…
— Мы тоже часто о ней говорили.
— Кажется, она очень любила и вашего мужа. Насколько я понимаю, он удивительный человек.
— …
Бабушка хотела что-то ответить, но не смогла. По ее заминке я понял, что дед постоянно присутствует в ее мыслях и упоминание о нем причинило ей живую боль. Наконец она сказала, безо всякого трагизма в голосе, что этот удивительный человек тоже умер. Женщина сделала сочувственный жест… Сплошная череда соболезнующих реверансов.
Бабушка шепнула мне, что устала и хочет уехать, немедленно. О том, чтобы подойти к девушке, нечего было и думать. Меня это даже устраивало: не придется потом корить себя за трусость. Мы медленно пошли прочь. Я то и дело оборачивался и видел, что девушка не спускает с меня глаз. Чем больше мы отдалялись друг от друга, тем более прекрасной она мне казалась. И тем досаднее было ее терять. На мгновение вспомнилась отцовская история о том, как он сказал моей матери при первой встрече: «Вы так прекрасны, что лучше мне никогда больше вас не видеть». Я даже подумал было вернуться и сказать ей то же самое. Но нет, глупо, страшно глупо, потому что больше всего я хотел увидеть ее снова. И меньше всего мне хотелось, чтобы она пополнила мрачную когорту девушек, с которыми обмениваешься взглядом, улыбкой и думаешь, что у вас с ними могло бы что-то получиться, а в итоге они попадают в самый удручающий список, какой есть на свете, — список упущенных возможностей. Нет, я не хотел, чтобы она вошла в их число. Что же делать? Надо было выбирать: остаться примерным внуком или превратиться в покорителя женских сердец. Я был всецело занят этими мыслями, когда мы подошли к машине.
Я не переставал вспоминать лицо этой девушки, ее улыбку, пробившую брешь в беспросветном унынии этого дня. Как же мне снова ее увидеть? Потом я придумал: буду регулярно навещать могилу бабушкиной подруги — а вдруг и ей придет в голову сделать то же самое? Никто так часто, как я, не будет осыпать цветами могилу Сони Сенерсон.
18