Воспоминания (1859-1917) (Том 1)

Шипов, однако, не отчаивался. В тот же день на приеме у царя, - очень любезном, - он продолжал развивать свою мысль о необходимости создания кадетского кабинета. Он мог это делать безнаказанно, так как с практической точки зрения уже перешел на принципиальную. Царь дал ему повод развить эту точку зрения, спросив его прямо, почему он относится отрицательно к роспуску Думы. Ответ Шипова был глубоко продуман и насквозь политически честен. Так никто не говорил с царем раньше, и если бы носитель высшей власти был доступен убеждениям этого рода, если бы только отсутствием знаний о действительном положении объяснялось его упорство, то тут было сказано, откровенно и искренно, всё, что нужно было сказать.

Шипов прямо указал царю на двусмысленность "конституционного" манифеста 17 октября. Он подчеркнул также ненормальность отношения правительства к народному представительству. При таких условиях апелляция к избирателю (после роспуска) не даст возможности надеяться, что избиратель станет на сторону власти. Напротив, неизбежно и несомненно он пошлет в следующую Думу "гораздо более левый состав" (Шипов оказался прав, но он, очевидно, не подозревал, что для противников Думы это был как раз аргумент в пользу насильственного изменения избирательного закона). Остается другой исход, продолжал Шипов: примирение с данной Думой, для чего необходима искренняя готовность работать с ней и вернуться к честному осуществлению манифеста 17 октября. Но при "коалиционном" кабинете добиться примирения Думы с властью невозможно. Необходимо, следовательно, создать кабинет из думского большинства.

В этом случае весьма вероятно, что к.д., придя к власти, смягчат свою тактику. Шипов даже взял на себя осторожную защиту основных положений кадетской программы - в том числе и аграрного проекта.

Такова была логическая постройка шиповской речи. Она отводила вопрос очень далеко от столыпинского плана, уже одобренного государем. Тем не менее, беседа продолжалась в духе шиповских взглядов и перешла, естественно, к вопросу о лицах. Из двух кандидатов в премьеры Шипов, разумеется, выдвигал Муромцева. Но он отдавал справедливость и Милюкову. Милюков - "самый влиятельный член" партии. Шипов "отдавал должную дань его способностям, его талантам, его научной эрудиции". Но... Милюков "слишком самодержавен". Произнеся эту фразу при самодержце, Шипов тотчас пожалел про себя о выражении, "вырвавшемся необдуманно". Но он продолжал характеризовать теневую сторону Милюкова. "По своему жизнепониманию Милюков преимущественно рационалист, историк-позитивист; в нем слабо развито религиозное сознание". Поставленный во главу, он "едва ли бы всегда в основу своей деятельности полагал требования нравственного долга и едва ли бы его политика могла содействовать столь необходимому духовному подъему в населении страны". Лучше будет поставить его на пост "министра внутренних дел или иностранных дел". Это будет "очень полезно и даже необходимо". Затем следовала характеристика Муромцева. С. А. Муромцев - "человек высоко-морального настроения". Он "пользуется общепризнанным авторитетом", и его назначение премьером "будет приветствовано в широких кругах общества". В то же время, Муромцев "отличается большим тактом и мягкостью характера". Он "обеспечит всем членам кабинета необходимую самостоятельность, и при его главенстве участие П. Н. Милюкова в кабинете будет особо полезно".

Выслушав эти характеристики, государь вежливо резюмировал мысль собеседника любезной фразой: "Да, таким образом может установиться правильное соотношение умственных и духовных сил" и тем "дал понять, что аудиенция кончена".

Произвела ли на царя впечатление искренность тона и серьезность содержания речи Шипова, при его очевидной личной незаинтересованности? По крайней мере, в придворных кругах знали, что впечатление беседы было благоприятное. Или же, тут сказалось защитное лицемерие Николая? Позднее В. О. Ключевский мне рассказал, что, вернувшись в семейный круг после аудиенции, царь сказал своим: "Вот, говорят, Шипов умный человек. А я у него всё выспросил - и ничего ему не сказал". Ключевский был близок к царской семье и к ее окружению. Он мог знать это...

Как бы то ни было, Шипов, возвращаясь после аудиенции, "чувствовал себя в бодром настроении". В этом настроении он немедленно отправился к Муромцеву и рассказал ему о беседе. Когда дошло до разговора о премьерстве, Муромцев взволновался. "Какое право ты имеешь касаться вопроса, который должен быть решен самой политической партией"? Шипов заговорил о "благе страны". Тогда Муромцев высказался яснее. Он "выразил сомнение относительно совместного с П. Н. Милюковым участия в кабинете". "Двум медведям в одной берлоге ужиться трудно".

Я только из "Воспоминаний" Шипова узнал и об аудиенции, и об его разговоре с царем, и о его рекомендациях. Но не могу не сопоставить с этим мой собственный эпизод с Муромцевым.