Воспоминания (1865–1904)

Я занимался с большим интересом. Из всех профессоров я с особенным хорошим чувством вспоминаю генерал-майора Газенкампфа по военной администрации и полковника Кублицкого по тактике. Лекции и репетиции продолжались у нас до двух часов, а затем на строевые занятия уходило время от 2.00 до 4.30. Главное внимание было обращено на строй и фехтование, танцев у нас не было, гимнастика исключительно на машинах.[100] Раз в неделю пажей младшего класса обучали верховой езде в манеже. Обедали мы в 6 часов вечера, а до этого гуляли. Вечером занимались по своему усмотрению, ложились спать в 10 часов, с разрешения же дежурного офицера могли заниматься, читать до 11-ти.

Ежедневно от младшего класса наряжались два дневальных, от старшего – дежурный на сутки. Дневальные обязаны были быть все время при оружии и с каской на голове, которые они могли снимать только на лекциях и в столовой.

За обедом во главе первого стола сидел фельдфебель, против него дежурный по роте камер-паж или паж. За другими столами во главе сидели старшие камер-пажи, дневальные – против старших камер-пажей своих отделений. Остальные сидели на боковых скамьях по ранжиру: сначала старший, а потом младший класс. Фельдфебелю и дежурному по роте камер-пажу полагалось всех блюд по две порции. Командовал, вел строй фельдфебель.

С переездом государя из Гатчины в Петербург в Аничков дворец ожидали возобновления разводов в Михайловском манеже, поэтому в корпусе стали готовить ординарцев. Для этого из среды пажей младшего класса было отобрано 10 человек, среди которых очутился и я, и нас Потехин, мой ротный офицер, начал жучить. Подходить на ординарцы – это была целая наука, которая не всем давалась, да и давалась после очень долгой практики. Я лично очень увлекался строем, в частности ружейными приемами, и мог проделывать с ружьем ряд фокусов.

Но разводы были раз и навсегда отменены, и наши старания пропали даром.

В ноябре месяце в Мариинском дворце был устроен княгиней Терезией Петровной базар в пользу ее института. Моей сестре пришлось много хлопотать по устройству этого базара. Он очень удался и был удивительно красиво устроен в дивных залах дворца, особенно красивы были столы в круглой зале, ротонде. Я тоже принимал участие в этом базаре, помогая моей сестре, проводя на базаре целые дни своих отпусков.

В декабре корпус удостоился большой радости. Мы уже совершенно не ждали государя. Прошло полтора года со дня его воцарения, государь показывался мало, только недавно переехал на жительство из Гатчины в Петербург, и мы не надеялись, что он приедет к нам. Как вдруг раздалось у нас по залам: «Государь едет!». Кто-то из моих товарищей увидал в окно государевы сани, въехавшие в ворота нашего двора. Это было по окончании лекций, мы собирались на строевое учение. Еще большая радость охватила нас, когда мы увидели, что государь не один, а с императрицей. Нас не успели даже построить, как их величества вошли прямо к нам в специальные классы. Дружное, громкое, восторженное: «Здравия желаем вашим императорским величествам!» – грянуло в ответ на ласковый привет государя. Государь был в длинном общегенеральском сюртуке с белым георгиевским крестом на шее. Императрица рядом с его мощной фигурой казалась миниатюрной.

Их величества очень подробно осматривали все наши помещения, даже посетили цейхгауз, кухню, пробовали обед, были в лазарете, где со всеми больными пажами разговаривали. К некоторым из нас императрица тоже обращалась с вопросами. После несколько сурового взгляда Александра II, ласковый взгляд чудных голубых глаз Александра III показался нам таким чарующим, ласкающим, что мы с необыкновенной восторженностью смотрели ему в глаза. Императрица своей очаровательной улыбкой и простотой подкупила всех нас.

Их величества пробыли в корпусе около двух часов, мы все выбежали их провожать. Фельдфебель подал государю пальто, Александр III всегда носил пальто без мехового воротника, в противоположность Александру II, который носил николаевскую шинель.[101] Камер-паж императрицы подал ей меховую ротонду.

Государь приехал в парных санях, лошади были покрыты синей шелковой сеткой. Сеткой всегда покрывали зимой парные закладки, чтобы не забрасывало снегом. Никто их не сопровождал, не было ни выездного лакея, ни казака.

Садясь в сани, государь громко, так, чтобы мы все слышали, повелел директору отпустить всех пажей на три дня. Оглушительное «ура» раздалось, когда сани тронулись, и мы все до одного бросились бежать за санями, окружая их, бежали, пока хватало сил.

Ликованию нашему предела не было, на радостях мы стали качать своих офицеров.

Рождественские праздники мы провели очень хорошо, я был на нескольких елках, в театре, у меня было несколько домов, куда меня постоянно приглашали, но ближе всех и приятнее всего я проводил время у Миллеров. Они жили тогда на Гороховой улице.