Читаем Воспоминания полностью

Замечательная учительница литературы Екатерина Тимофеевна Костенко умерла от рака горла вскоре после нашего окончания школы. Говорили, что в войну она была в подполье в Воронеже. Эта маленькая женщина начала работу с нами с грубой педагогической ошибки - на первом уроке в 8 классе она объявила: «Я – стреляный воробей», вызвав естественную реакцию учеников. Но очень скоро завоевала любовь и уважение класса. Она любила литературу, и пыталась заразить нас этой любовью, иногда это у неё получалось. Теперь я понимаю, как она защищала нас. К 70-летию Сталина в 1949г., мы должны были написать домашние сочинения на свободную тему, связанную с именем юбиляра. Полагая, что мы всё же занимаемся литературой, я изобрел тему "Сталин в гражданской войне в литературе". Я не нашел в художественной литературе о гражданской войне упоминаний о Сталине, помимо повести А.Толстого "Хлеб" и нескольких строк в романе Федина "Первые радости". Я был счастлив, найдя в диване у тёти книгу Барбюса "Сталин", цитаты из неё составили существенную часть моего сочинения. Много лет спустя я узнал, что книга была запрещена. Е.Т. не выпустила информацию о моём «подвиге» наружу, и это очень много. Другие учителя были не столь замечательны, хотя люди были все неплохие. Я вышел из школы с не очень глубоким пониманием физики. В дальнейшем (в Москве и в Новосибирске) я обнаружил, что вообще подавляющее большинство школьных учителей физики не знает и не понимает предмета. На их фоне наш учитель физики Александр Николаевич Склянкин выглядит довольно хорошо, он владел набором приёмов из учебника, но не видел в физике инструмента познания природы. Мне приятно вспоминать классного руководителя географа Берту Львовну Диденко. Директор А.М. Шапиро много сделал для того, чтобы мы учились спокойно, он не поднимал внешнего шума даже после очень жестоких каверз (однажды ему вылили на голову из окна помойное ведро с водой). В этой школе у меня уже появились настоящие друзья - Валерий Рапопорт, Саша Серебряный, Володя Жаров. Типичный гуманитарий Рапопорт поступил в МИЭИ, я потерял его следы. Химик Саша Серебряный 20 лет назад работал в Ин-те химфизики АН. Володя Жаров купился на обещание вербовщика из Бронетанковой Академии, обещавшего слушателям чин майора по окончании (он стал майором лишь много лет спустя). Куда его завела армейская судьба, я не знаю.

Мы читали много популярных книг по физике и математике. Вспоминаю книги Перельмана «Занимательная физика» (довольно легковесные для меня), очень содержательную «Занимательную механику» Кирпичёва, книгу «Волшебный двурог» о происхождении интегрального исчисления, написанную Бобровым, который, как я узнал позднее, в десятые-двадцатые годы был видным футуристом. Мы читали книги о строении атома и атомного ядра, среди них помню книгу Корсунского «Атомное ядро», мы с жадностью слушали популярные лекции в Политехническом музее. Из них мы узнали о том, что такое атомная бомба. Со жгучим интересом читал я у знакомых вышедший в 1945г. в США и перепечатанный у нас в переводе не очень большим тиражом доклад Смита, в котором описывались варианты устройства атомной бомбы и технологий – разумеется, без указания цифр и сделанного выбора. Тогда я и понял, что основной секрет бомбы был раскрыт в 1945г. – она взорвалась. Остальное – предмет технологической работы. Помню, как в1951г. в Политехническом музее Д.Д. Иваненко объяснил нам, что скрывается за термином «водородная бомба», и тут же доказал, что такую бомбу нельзя осуществить (ибо взорвутся все океаны). Разумеется, я читал и простые книги по математике. Основы анализа я впервые постиг (с грубыми пробелами в понимании) в 9 классе по ВТУзовскому учебнику.

В моей библиотеке до сих пор стоят полученные в качестве премий на олимпиадах и прочитанные с большим интересом книги «Что такое математика» Р.Куранта и Г.Роббинса, «Основания геометрии» Д. Гильберта, «Числа и фигуры» Радемахера и Теплица.


Кружки в МГУ


В 1948-1951гг. я участвовал в работе одного из математических кружков в Московском университете (на Моховой). Наш кружок вели студенты-выпускники Коля Ченцов (работал в Институте Прикладной Математики РАН) и (в 1948-50гг.) Серёжа Годунов (ныне академик, Институт Математики Сибирского отделения РАН - ИМ СО РАН); в самом начале в руководстве принимала участие Никита Введенская. Ядро нашего кружка составляли Игорь Аршон, Юра Брускин, Миша Борщевский, Сергей Генкин и я. Иногда у нас появлялся Скифф Соколов, имена двух девочек я не помню.

В параллельных кружках занимались Толя Савин (позднее работавший в МФТИ один из организаторов всесоюзных олимпиад), Миша Богородский, Вадим Леммлейн, Лев Нисневич, мы общались немного с кружковцами предыдущего года выпуска Колей Константиновым (известным ныне как организатор математических олимпиад и конкурсов), Бобом (Робертом) Минлосом и др.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное