Наконец я был предоставлен своим собственным силам. Впервые в моей жизни я не смотрел на свете Божий глазами моих воспитателей и наставников. Однако моя матушка все еще продолжала смотреть на меня как на ребенка, хотя самый значительный день в жизни великого князя – день его совершеннолетия – приближался и 1 апреля 1886 года я стал совершеннолетним. В восемь часов утра фельдъегерь доставил мне форму флигель-адъютанта свиты его величества. В Петергофском дворце состоялся прием, на котором присутствовали их величества, члены императорской фамилии, министры, депутации от гвардейских полков, придворные чины и духовенство. После молебствия на середину церкви вынесли флаг Гвардейского экипажа.
Государь подал мне знак. Я приблизился к флагу, сопровождаемый священником, который вручил мне два текста присяги: первой присяги для великого князя, в которой я клялся в верности основным законам империи о престолонаследии и об учреждении императорской фамилии, и второй – присяги верноподданного. Держась левой рукой за полотнище флага, а правую подняв вверх по уставу, я прочел вслух обе присяги, поцеловал крест и Библию, которые лежали на аналое, подписался на присяжных листах, передал их министру императорского двора, обнял государя и поцеловал руку императрице.
Вслед за этим мы возвратились во дворец, где нас ожидал торжественный завтрак, данный в мою честь для ближайших членов императорской семьи. Традиции нашей семьи исключали мелодраматические эффекты, а потому никто не стал объяснять мне значения данных мною присяг. Да в этом и не было надобности. Я решил в моей последующей жизни в точности исполнять все то, чему присягнул. Тридцать один год спустя я вспомнил это решение моей юности, когда большинство из моих родственников подписали обязательство, исторгнутое у них Временным правительством, об отказе от своих прав. Я родился великим князем, и никакие угрозы не могли заставить меня забыть, что я обязался: «служить его императорскому величеству, не щадя живота своего, до последней капли крови».
В своих очень интересных мемуарах племянник мой, германский кронпринц, рассказывает об одном чрезвычайно характерном разговоре, происшедшем 9 ноября 1918 года между его отцом, императором Германским, и генералом Гренером, будущим министром германского демократического правительства, а в ноябре 1918 года видным офицером германского Генерального штаба. Вильгельм хотел знать, мог ли он рассчитывать на преданность своих офицеров. «Наверное, нет, – ответил Гренер, – они все восстановлены против вашего величества».
«Ну а как же присяга?» – воскликнул Вильгельм II. «Присяга? Что такое, в конце концов, присяга? – насмешливо сказал Гренер. – Это ведь только слово!»
Должен сознаться, что в данном случае все мои симпатии на стороне германского императора.
Достигнув двадцати лет, русский великий князь становился независимым в финансовом отношении. Обыкновенно назначался специальный опекун, по выбору государя императора, который в течение пяти лет должен быль научить великого князя тратить разумно и осторожно свои доходы. Для меня в этом отношении было допущено исключение. Для моряка, который готовился к трехлетнему кругосветному плаванию, было бы смешно иметь опекуна в Петербурге. Конечно, мне пришлось для достижения этого выдержать большую борьбу, но, в конце концов, родители мои подчинились логике моих доводов, и я стал обладателем годового дохода в двести десять тысяч рублей, выдаваемых мне из уделов. О финансовом положении императорской семьи я буду иметь случай говорить еще в дальнейшем.
В данный момент я бы хотел лишь подчеркнуть ту разительную разницу между 210 тысячами рублей моего годового бюджета в 1886 году и 50 рублями в месяц, которые я получал с 1882 по 1886 год от моих родителей. До 1882 года я вообще не имел карманных денег.
Однако благодаря строгому воспитанию, полученному мною, я продолжал и после своего совершеннолетия вести прежний скромный образ жизни. Я еще не знал женщин, не любил азартных игр и очень мало пил. Единственно, кто получил выгоду от моих новоприобретенных богатств, – это были книгопродавцы. Еще в 1882 году я начал коллекционировать книги, имевшие отношение к истории флота, и это мое пристрастие сделалось известным как в России, так и за границей.
Крупнейшие книжные магазины Санкт-Петербурга, Москвы, Парижа, Лондона, Нью-Йорка и Бостона считали своим долгом помогать мне тратить мои доходы, и тяжелые пакеты приходили ежедневно на мое имя со всех концов мира. Мой отец поражался, когда входил в мои комнаты, которые были заполнены тяжелыми кожаными фолиантами от пола до потолка, но не делал никаких замечаний. Переезд с Кавказа (наместничество на Кавказе было с 1882 года упразднено) в Санкт-Петербург на пост председателя Государственного совета заставил его примириться с моей службой во флоте.
– Разве ты прочтешь все эти книги, Сандро? – спокойно, но недоверчиво спросил он как-то.