Воспоминания

Когда я пел Бориса в Берлине, в ложе был Вильгельм. В антракте мне сказали: «Кайзер вас просит в ложу». Вильгельм меня встретил любезно и попросил сесть. Я сел. Он сказал: «Когда в России талант – это мировой талант. Скажите, Шаляпин, какой вы имели высший орден в России?» – «Бухарская звезда», – ответил я. «Странно, – сказал Вильгельм и, протянув руку к стоявшему сзади генералу (вероятно, это было заранее условлено), отцепил у него орден и пришпилил мне на грудь. – Позвольте вас поздравить, теперь вы – фон Шаляпин, вы дворянин Германии». А здесь я получил «командора»…

В уголках губ Федора Ивановича была грустная усмешка.

Последняя встреча

В Париже Шаляпин, прощаясь со мной, сказал:

– Ну, прощай. Ты где живешь? На Балчуге? Ах, я и забыл, что мы не в Москве, – как чудно! Когда я вижу тебя, я всегда живу душой в России. Я к тебе зайду. Это у Порт Сен-Клу…

Кажется, в конце февраля, выходя из дому, я увидал на дворе, возле консьержа, Шаляпина.

– Ах, вот ты! – сказал он. – Пойдем в кафе.

Он шел усталой походкой.

– Я что-то захворал, – сказал он. – Как-то здесь тяжело, – показал он на грудь, – вроде как камень лежит. Это началось там, в Китае. Я ведь в Китай ездил. В сущности, зачем я ездил – не знаю.

Вид у Шаляпина был очень больной. И он все вздыхал.

– Борис и Федор в Америке, – сказал он про сыновей. – Тебе они не пишут?

– Борис не пишет, а Федя – молодец. Ты знаешь, он играл в пьесе «Товарищ» главную роль, этого князя, который поступил лакеем. Играл на английском языке, и о нем превосходно написали.

– Да что ты? А я и не знал. Я все удивляюсь, отчего они все хотят быть артистами. Дочери мои. Отчего не просто так, людьми, как все? Ведь в жизни артиста много горя.

Он вздохнул.

– Ты знаешь ли, мне не очень хорошо здесь, – Шаляпин вновь показал на грудь. – Я пойду.

Мы вышли из кафе и подошли к спуску в метро.

– Возьми автомобиль, – сказал я.

– Зачем автомобиль? Ведь это огромные деньги.

И он спустился в метро. Во всей фигуре его был какой-то надлом.

Я долго не мог уснуть в эту ночь. Образ больного Шаляпина стоял передо мной.

Проходила в воспоминаниях прошлая жизнь. Я видел его там, в России, когда он спал в моей деревенской мастерской на широкой тахте. Около него спал Феб – моя собака, которая нежно любила Шаляпина. Собаки вообще любят веселых друзей. Их радует дружба людей. Помню, глядя на спящего Шаляпина, я подумал: «А ведь это гений»… Как сладко спал этот русский парень – Федор Шаляпин.

Живя много в России в деревнях, я встречал не раз парней деревенских. В их смехе, удали, веселье, разгуле было то же, что в Шаляпине. Помню, когда я строил дом, один из плотников, молодой парень высокого роста, вечером после работы сорвал ветку березы и ходил взад и вперед около сарая, отмахиваясь веткой от комаров. Ходил и пел. И лицо было задумчиво так же, как у Шаляпина. Он пел про Дунай, про сад, про горе-горюшко. И видно было, что он где-то там, где Дунай и где горе-горюшко.

Я долго смотрел на него. У него был дивный голос – тенор. И я подумал: говорят, что больше не будет такого артиста, как Шаляпин. Но так ли это?.. Может быть, и родится. Но будет ли та среда, которая поможет любовью и вниманием создаться артисту?

Помню, когда пришел Серов, я сказал ему:

– Посмотри, как спит Федор, лицо какое серьезное. И во сне даже Грозный. Лицо гения, посмотри.

– Пожалуй, – ответил Серов, – есть в нем дар и полет, но все это перемешано со всячинкой. Давеча пишу я здесь с краю у леса, где сарайчик. А он подошел ко мне и сел. И вдруг говорит: «Вот здесь всё леса и леса, есть крупный лес. Я хочу скупить леса и торговать. Ты как думаешь, Антон?» – «Что ж, говорю, как вашей милости угодно. Торгуйте». – «Да ты не смейся. На лесе-то побольше наживешь, чем на пении». Вот ты и возьми! Как это у него все вместе перепутывается.

Помню – в эту минуту отворилась дверь, и чей-то голос крикнул:

– Господин барин, к вам Глушков приехали.

Шаляпин проснулся и сел на тахте, протирая глаза.

– Господин барин, – повторил Серов, – к вам Глушков приехали.

Шаляпин расхохотался.

– Разбудили! Глушков? Что ему надо? Ну, зови сюда. А я какой-то сон видел: будто я в Питере, в номерах Мухина. И так рад, что один. Самовар у меня на столе, баранки положил на конфорку, чтобы согреть, пью чай и ем баранки с икрой, а потом иду спать. Гляжу на постель и вижу – кто-то под одеялом шевелится. Думаю – что такое. Хотел уйти. Вернулся. Посмотрел – под одеялом женщина. А тут этот орет: «Глушков приехал!»… Разбудил меня. Теперь я и не знаю, кто эта женщина: лежала спиной ко мне, лица-то я не видел.

Глушков, сняв картуз, остановился перед Шаляпиным. В глазах у него была мольба.

– Вот что, Глушков, – сказал Шаляпин. – Лес, что же мне лес, зачем? Грибы собирать? Я ведь не промышленник. Торговать не собираюсь. Мне, в сущности, не надо. Так куплю. Я сказал тебе цену. Как хочешь. Ты не соглашаешься. О чем говорить? Надоело.

– Как согласиться, Федор Иванович! Немысленно! Каждый раз – вот уж год – торгуетесь. Всё менее и менее даете. Это дровяники мне более давали.

– Так отдавай дровяникам.