Воспоминания

Мы, разумеется, тотчас забыли об этом разговоре в числе множества других, ему подобных, если бы не разыгравшееся по его поводу "событие". На следующий урок Бидо пришел мрачный и гневно потребовал книг для занятий. "Что Вы, Федор Федорович", отвечали мы ему, "ведь книг у нас который год в заводе нет; да что же случилось, наконец?" "Случилось то, - что после прошлого урока наши отношения должны резко измениться. В первый раз в жизни я на старости лет подвергся из-за Вас выговору. Нет, я больше не могу иметь к Вам доверия." И Бидо рассказал, в чем дело. Оказалось, что кто-то из родителей, услышав о происходившем у нас в классе разговоре, пожаловался директору.

Директор вызвал старика и сделал ему форменный разнос. "Я понимаю" сказал он, "что Вы, как швейцарский гражданин, можете держаться республиканского образа мыслей; но до сведения моего дошло, что Вы ведете с учениками в классе недопустимые беседы о преимуществах республики перед монархией. Я решительно предлагаю Вам впредь воздерживаться от политических разговоров в классе." Инцидент окончился извинениями с нашей стороны, после чего мы поднесли Бидо прочувствованный адрес на французском языке. Старик был окончательно растроган и оставил мысль о "занятиях". Разговоры продолжались в прежнем виде, но только о Монблане и о Швейцарии мы говорить избегали. Однако, впоследствии уже по окончании гимназии карьера Бидо окончилась неблагополучно. Кто-то донес о том, как он "занимается" с учениками, и его "убрали" в какой то уездный город. Из трех случаев применения этой кары к моим учителям это был единственный не совсем несправедливый. {38} Полицейское направление, характеризовавшее русскую школу и всю деятельность министерства народного просвещения, ярко сказалось в этом эпизоде. В Калуге оно вообще смягчалось провинциальным благодушием. Однако, и здесь полицейский дух иногда проявлялся в отталкивающих формах. Практиковался у нас, например, так называемый "внешкольный надзор над учащимися". Он возлагался на надзирателей гимназии - людей без образования и внушавших в общем мало уважения учащимся. Их умственный и нравственный уровень был невысок: иначе, конечно, и не могло быть в виду грошового жалования. которое они получали.

Был, например, надзиратель, известный своим пристрастием к спиртным напиткам. Если ему случалось уличить гимназиста в посещении пивной, лучший способ избежать ответственности заключался в том, чтобы его самого завлечь в пивную и там поднести ему стаканчик - другой. Тогда он, разумеется, не доносил. Посылались эти господа каждый вечер в места, наиболее посещаемые гимназистами - зимою в театр, а весною и осенью на бульвар. А на другой день директор отчитывал или наказывал всех, замеченных в безобразиях, в несоблюдении формы, курении и т. п.. гимназических проступках. Гимназисты знали, что это результат донесений Михаила Петровича и издевались. Являлся, например, гимназист на бульвар нарочно с огромным турецким чубуком. На другой день его вызывал директор и делал замечание за недозволенное гимназисту "хождение с тросточкой". А гимназист уличал надзирателя во лжи, доказывая, что у него в руках была не тросточка, а купленный у военнопленного турка чубук. "Вот, мол, как надзирает Михаил Петрович". Однажды, когда вследствие донесения одному из товарищей серьезно попало, мы отправились всем классом "отчитывать Михаила Петровича". В результате вышел инцидент, который врезался {39} мне в память, как яркая характеристика тогдашних школьных нравов; Михаил Петрович, когда мы его окружили и всем классом стали требовать объяснения, с перепуга начал кричать. Мы обиделись и тоже возвысили голос. Гимназисты младших классов. не разобрав, в чем дело, подняли гам, явно сочувственный нам, - что-то вроде кошачьего концерта. Михаил Петрович побежал жаловаться начальству на нас, а мы - на Михаила Петровича. Он обвинял нас в "бунте", мы - восьмиклассники - жаловались, что он "кричит на нас, как на маленьких приготовишек". Директор и инспектор не на шутку переполошились.

С первых же слов нам стало ясно, что директор заподозрил в этом столкновении "политическую подкладку". Он объявил нам, что обо всем этом случае он "доложит педагогическому совету". Мы с трудом удерживали улыбку, зная, что "педагогический совет" сводится к воле директора. К счастью нашему инцидент совпал с "диктатурою сердца" Лорис-Меликова и с управлением либерального министра А. А. Сабурова в нашем министерстве. Директор счел нужным показать "гуманное обращение".