Воспоминания

Лосские обратили внимание на своеобразные черты моего характера — страстную любовь к науке и интерес ко всем областям духовной культуры. Они заинтересовались мною, особенно Евгения Константиновна со свойственною женщинам чуткостью прониклась желанием устроить мою судьбу. Она познакомила меня с семьею своих родителей. Отец ее, Константин Федорович Голстунский, был старый заслуженный профессор, специалист по монгольскому языку и литературе. Он был человек добрый и чистый сердцем, как дитя. Дочь его Ольга была замужем за профессором Восточного факультета Алексеем Матвеевичем Позднеевым. Были у них еще дочери Наталья, Вера и сын Федор почти одних со мною лет. В семье их, приезжая к ним иногда в праздничные дни с Евгениею Константиновною, я познакомился со многими профессорами Восточного факультета и с профессором астрономии Александром Маркеловичем Ждановым.

Занятия мои на бухгалтерских курсах шли тем временем хорошо. Мы с Фаусеком решили окончить курс в ускоренном порядке. С этою целью брали на дом тертради для практических упражнений, например, по фабричной бухгалтерии, по банковой, по земской бухгалтерии и проводили иногда вместе целую ночь, заполняя тетради решением соответствующих задач. В мае месяце 1890 г. мы приступили к выпускному экзамену и сдали его вполне хорошо. Тотчас же по получении аттестата я получил предложение поехать в Вязьму бухгалтером в банкирскую контору.

Однако, отправляться в Вязьму мне не пришлось. Лев Николаевич и Евгения Константиновна решили помочь мне добраться до университета более коротким, прямым путем. Они обещали попытаться добиться для меня разрешения поступить в восьмой класс гимназии. Евгения Константиновна воспользовалась для этой цели влиянием своего отца в Министерстве народного просвещения. Она попросила его поехать к министру Делянову и похлопотать у него за меня. Константин Федорович поставил условие: «Пусть он даст слово, что в учебном заведении не станет заниматься политикою». Евгения Константиновна передала мне свой разговор с отцом и прибавила: «Коля, дайте слово, что не будете заниматься политикою». — «Нет» — ответил я, — «не могу дать слова: я буду поступать согласно своим убеждениям». Евгения Константиновна передала мои слова Константину Федоровичу и он отказался ехать к Делянову. Тогда она со слезами стала упрашивать своего отца, обещая поместить меня в своей семье и взять на себя ответственность за меня. Голстунский надел свой мундир с орденами и поехал к Делянову. Министр потребовал мое дело из канцелярии и, увидев его пустячность, разрешил мне держать осенью экзамен в VHI класс гимназии при Историко–филологическом институте.

Лосские наняли на лето дачу в селе Мартышкине между Ораниенбаумом и Петергофом. Я поселился в их семье. Так как степень родства нашего трудно было установить, то было условлено, что я буду считаться племянником Льва Николаевича.

Мне предстояло в течение двух с половиною месяцев подготовиться к сдаче более, чем двадцати экзаменов. Вследствие того, что в течение всех своих странствий я не переставал учиться, повторить весь гимназический курс мне было не трудно, за исключением латыни и греческого языка, которыми я вовсе не занимался два года. Лосские пригласили для меня репетитором по этим языкам Бориса Александровича Тураева, который впоследствии стал известным египтологом и профессором Петербургского университета. В то время он, кажется, только что окончил курс университета и жил со своею матерью на даче в Петергофе. Его точный ум и хорошее знание классических языков очень помогли мне быстро восстановить забытое и хорошо подготовиться к экзамену. Глубокая религиозность Тураева, который впоследствии, уже будучи профессором, всегда читал Апостола в университетской церкви, не могла не привлечь к себе моего внимания.

Вернувшись с дачи, Лосские поселились на Литейном проспекте рядом с домом Победоносцева в квартире, которую перед тем занимал сатирик М. Е. Салтыков–Щедрин. Мне предстояло в течение нескольких дней сдать более двадцати экзаменов, некоторые из них были письменные. По русскому языку было задано сочинение на тему «Знание о чужой душевной жизни». Меня этот вопрос интересовал уже давно, как раз на эту тему мною был летом прочитан фельетон Эльпе в «Новом Времени». Я написал сочинение хорошо. Между прочим, я указывал на то, что в некоторых затруднительных случаях подражание внешним проявлениям наблюдаемого лица может помочь проникнуть в его внутренний мир.

Учитель словесности, кажется Орлов, сообщил начальству гимназии о моем сочинении. На следующий день директор Историко–филологического института Кедров пришел на мой экзамен, поздравил меня с блестяще написанным сочинением и сказал: «Желаю вам успеха. Очень рады иметь в нашей гимназии ученика с такими интересами и знаниями». Я был принят в гимназию и с этих пор беспрепятственное прохождение всех ступеней образования было для меня обеспечено.