Воспоминания

Вообще надо заметить, что новые направления, обыкновенно, возникают сразу во многих умах независимо друг от друга, но в связи с общим состоянием культуры и ее прошлым. Обыкновенно, в каждом уме новая система философии вырастает органически изнутри, будучи в то же время аспектом всего культурного развития. Поэтому историк, пытающийся понять какую‑либо систему, как мозаику, полученную из заимствований от других мыслителей и как результат прямых влияний их друг на друга, обыкновенно, попадает пальцем в небо. Прямые влияния возможны бывают только в области деталей двух систем, более или менее родственных друг другу, тогда как целое их при ближайшем рассмотрении оказывается глубоко различным.

Одно непосредственное влияние на развитие моих взглядов я могу указать точно. С. А. Алексеев, беседуя со мною, однажды указал на то, что связь душевных процессов с телесными рассмотрена французским философом Бергсоном в духе, благоприятном для разработки моего интуитивизма. Я тотчас выписал „Essai sur les donnees imm^diates de la conscience “ И „Matifere et memoire".

Учение Бергсона о том, что раздражения органов чувств и физиологические процессы в нервных центрах суть не причина, а только стимул, подстрекающий духовное я человека к восприятию и припоминанию, я приветствовал с радостью и приобщил к числу защищаемых мною теорий. Но, конечно, антиплатонизм Бергсона, его гносеологический дуализм, иррационализм, учение о чувственных качествах, как сгущениях, производимых субъектом, далее, его учение о свободе воли, не дающее ясного решения вопроса, были мною отвергнуты. Получив приглашение прочитать несколько публичных лекций в Москве, я изложил в них сущность философии Бергсона и отличие ее от моих взглядов. Эти лекции напечатаны были мною в брошюре «Интуитивная философия Бергсона» (издательство «Путь», Москва 1913).

Немалым шагом вперед была поправка к ошибочному учению о чувственных качествах, которое было изложено в первом издании «Обоснования интуитивизма». Там я высказывал мысль, что чувственные качества возникают внутри тела субзекта, как результат раздражения органов чувств и нервной системы. Считая их принадлежащими к внешнему миру «данному мне» в восприятии, я тем не менее слишком приближал их к познающему индивидууму, потому что относил их к телу индивидуума, а не к окружающему его тело внешнему миру. Критикуя систему Бергсона, я уже понимал, что не только умозрительно открываемая сущность и строение внешних предметов, но и чувственные качества их суть нечто принадлежащее к их составу, независимому ни от познающего индивидуума, ни от его тела.

Меня очень интересовал вопрос об истории интуитивизма. Я был уверен, что это направление, хотя оно и не развивалось непрерывно, как эмпиризм и рационализм, должно было появляться спорадически на всем протяжении истории европейской мысли. Например, частично интуитивизм может быть найден у Платона, Аристотеля, Плотина и в полной мере у некоторых средневековых мыслителей. Однако у меня не было времени для занятий такими историческими исследованиями. Я надеялся, что кто‑нибудь из моих учеников или последователей возьмет на себя эту задачу; сам же я хотел разработать интуитивизм настолько, чтобы положить начало в дальнейшем его непрерывному развитию в истории философии. Впрочем в это время у меня была мысль написать историю гносеологии в новой философии с целью обрисовать гносеологический индивидуализм XVII и XVIII вв. и намечающийся переход от него к гносеологическому универсализму со времени представителей германского метафизического идеализма, Фихте, Шеллинга, Гегеля.

Однако и эту работу я оставил в стороне, все более убеждаясь в том, что прочное обоснование интуитивизма требует от меня занятий не только теориею знания, но и метафизикою. Переход к этой науке был подготовлен тем, что в описанный период разработки интуитивизма я постепенно прочитал, подготовляя лекции и семинарии, почти все произведения Фихте, Шеллинга, Гегеля, а также Плотина. Писание книги «Мир как органическое целое» вводит в совершенно новый этап моей философской работы; поэтому, раньше, чем приступить к описанию его, я расскажу о своей жизни за это время вплоть до начала революции.

Кафедра философии в Петроградском университете очень долго обслуживалась одним профессором Введенским. Он читал все обязательные для студентов общие курсы: логику, психологию, историю древней и новой философии, введение в философию. Специальные курсы он читал редко. У него не было времени вырабатывать их: нуждаясь в средствах, он читал лекции в множестве высших учебных заведений Петербурга. Даже докторскую диссертацию он не имел времени написать и до конца жизни имел только степень магистра философии. Имея властный характер, он не хотел, чтобы рядом с ним было при кафедре философии учреждено еще одно или два штатных профессорских места.