Поразило нас жилище его. Оно было построено несколько веков тому назад; стены такие толстые, как будто оно служило крепостью. Вся семья фермера работала, как простые крестьяне. Сам хозяин дома доил коров. Занимаясь этим делом, он беседовал с нами и с большим любопытством расспрашивал о России. Почему‑то его очень интересовала Сибирь и громадные реки ее. Между прочим, он заявил, что если бы у него не было семьи, он охотно женился бы на русской. Обстановка дома этих простых людей была весьма комфортабельна. Особенно поразила нас сервировка стола за ужином. Такого разнообразия утвари, ложек и ложечек, вилок и т. п. не было и у нас в петербургской квартире. Не помню, сколько мы заплатили за удобный ночлег, вкусный ужин и утреннее кофе. Во всяком случае все это обошлось сравнительно недорого.
Из Сильвердэля мы совершили вместе с мисс Джексон поездку в Ланкастер на pageant{28}
, который был в это лето устроен там. Первою сценою было сражение каких‑то доисторических племен, происходившее на территории теперешнего Ланкашира; потом поставлена была картинка из жизни Ланкастера во времена Адриана; далее, ряд сцен из средневековой жизни, например приезды высокопоставленных особ Бьянки, John'a Gaunt в костюмах и повозках соответствующей эпохи, наконец, процесс ведьм, происходивший в Ланкастере в ХУП или XVIII веке. В исполнении этих сцен участвовало несколько тысяч человек. Вернувшись в Петербург, мы стали пропагандировать устройство таких инсценировок в России и мысль эта была поддержана историками и артистами. Но вскоре начавшаяся война положила конец таким планам.В самом Сильвердэле нам удалось повидать спортивное состязание, устроенное местными гимнастическими организациями. Особенное удовольствие доставили всем зрителям выступления старика, приближавшегося к семидесятилетнему возрасту и тем не менее принимавшего участие в борьбе. Вся публика аплодировала ему, крича: „John Flemming, well done!"
В числе моих ранних детских воспоминаний были «Песни Оссиана». Поэтому в плане нашей поездки находилась, конечно, Шотландия. Вместе с мисс Джексон мы поехали в Глазгов и, далее, из Глазгова пароходом в Обан. Выезд в море по Клайдскому заливу произвел сильное впечатление картиною мощного судостроения англичан. На протяжении нескольких десятков километров на обоих берегах высились остовы строющихся судов. Выйдя в море, мы проезжали мимо грота Фингала и островов, напоминающих о «Песнях Оссиана».
В Обан мы приехали поздно вечером и устроились в гостинице на берегу моря. Проснувшись рано, я открыл жалюзи и ахнул от удивления, увидев при утреннем освещении чудной красоты залив и амфитеатром расположенный при нем городок. Мисс Джексон познакомила нас со своим приятелем пресвитерианским священником, любителем парусного спорта. День был ясный, солнечный; дул довольно сильный ветер. Пастор любезно предложил нам покататься, усадил в свою лодку и мы стрелою помчались по заливу. Впечатление от этой поездки было чрезвычайно усилено тем, что, по просьбе мисс Джексон, друг ее спел нам несколько старинных песен на гаэльском языке.
На пристани Обана нас поразила быстрота и напряженность работы женщин, потрошащих сельдей и упаковывающих их в бочки. Здесь мы попрощались с мисс Джексон и по Каледонскому каналу поехали до Инвернесса. Осмотрев прекрасный Эдинбург, мы вернулись в Лондон и направились домой в Россию заканчивать летний отдых в Машуке.
На пути из Вержболова в Петербург мы ехали в купе второго класса с двумя молодыми немцами, не говорившими по–русски. Вблизи от Пскова один из них сказал нам, что удивляется, как долго мы едем от границы, приближаемся уже к Петербургу, а между тем все еще находимся на территории, населенной преимущественно немцами. Тогда я, в свою очередь, удивился и стал объяснять ему, что Псков один из самых старинных русских городов, что сначала он принадлежал к составу Новгородской республики, а потом был во главе самостоятельный республики. Немец недовер- чево слушал меня и самое название Псков отвергал, говоря, что действительное название этого города Плескау, и звучит оно, как немецкое. Вероятно, мой собеседник включал Псковскую губернию в состав Курляндии, Лифляндии и Эстонии, которые в глазах немцев были немецкими провинциями, потому что крупные землевладельцы в них были немцы, а исконное основное население их, литовцев, латышей и эстов, они не считали людьми.