Воспоминания

В Москве занимались тоже сырьем и торговали скотом, имели за Серпуховской заставой бойню. В 1825 году дед Алексей Федорович начал поставлять в казну сырой опоек 2* для ранцев, а также доставлял кожу сырую. В 1830 году, когда от поставки осталось много непринятого опойка, стали из него выделывать лайку, которую отдавали на выделку Мейнцингеру в Санкт-Петербург. Когда до деда дошли слухи, что Мейнцингер продает с завода его товар, дед открыл завод сам в доме, ныне принадлежащем Петрушкину, в переулке против церкви св. Животворной Троицы, что в Кожевниках. Впоследствии завод переведен в то место, где он существует и теперь…

Дед Алексей Федорович, по рассказам лиц, близко его знавших, отличался большой любознательностью, любовью к просвещению и был предприимчивый человек. Сын небогатых родителей, образованный на медные деньги, с небольшими средствами, он стремился поставить, развить и дать прогрессивный намек тому делу, которым начал заниматься почти случайно. В семейной жизни, как и в деловых занятиях, одежде, отличительной чертой его характера была любовь ко всему новому. Недостаток образования заменялся у него природным умом и наблюдательностью. Много видевший в жизни, он сумел извлечь полезное и дельное из разнообразных сведений, познаний и опытов жизни. Глубоко религиозный, инстинно верующий человек, он тем не менее никогда не был заражен предрассудками того сословия, к которому он принадлежал, ни замкнутостью той среды, в которой вращался. Все новое, полезное встречало в нем горячего и любознательного последователя, и там, где приходилось переступать заветные границы рутины, его энергия и решимость проявлялись во всей силе. Веселый, добродушный, он строго и неуклонно следовал раз начертанным целям. Его отношение к семейству, сыновьям отличалось патриархальностью и глубоким умом. Энергия и любовь к просвещению видны в каждом его деле. Много лет спустя сказанные им когда-либо слова все еще живут в уме тех, кому они говорились, и до сих пор полны жизненной правды и безусловной жизненности.

Про деда рассказывают много интересного. Эпизоды и случаи его жизни характеризуют и его самого и всю историю нашего семейства и нашего дела. Я слышал, как дедушка покончил со своей бородой. Давно хотелось ему сбрить бороду, но подобный шаг в то время, когда происходил рассказываемый случай, был делом не таким легким, как можно представить себе теперь. Дедушка никогда не тяготел к старым, ничего не значившим предрассудкам, но тут при всей своей энергии он долго не решался приступить к делу. В конце концов дедушка нашел исход из своего положения. Как-то в знакомом кругу, когда немного поразвязался язык даже у самых рьяных поборников старины, он побился об заклад, что сбреет бороду. Сказано — сделано. Ударили по рукам и положили по сто рублей залогу. «Послать за цирюльником!» — закричал дед, давно добивавшийся своего. Половой (дело было, конечно, в трактире) сбегал в цирюльню, и через несколько минут явился доморощенный парикмахер. Общество с любопытством и недоверием смотрело на всю эту историю. «Не сбреет!..» — говорили одни. «А вот увидишь, что сбреет, — не таков человек Алексей Федорович — от своего не отступит!» — «Брей бороду!» — сказал цирюльнику дед. Смотрит цирюльник — компания навеселе, пожалуй, еще ответишь за такую штуку, подумал и брить отказался. «Да разве я не волен в своей бороде?» — сказал ему дед. «Конечно, вольны, ваше степенство, да я не могу вам ее сбрить, за это еще ответишь, пожалуй. Вы вот сами ее срежьте, если хотите!» — «Давай ножницы!» Цирюльник подал ножницы, и через минуту большая рыжеватая борода дедушки, с двух порезов, свалилась на пол перед изумленными собеседниками. Удивление было так велико, что у многих хмель прошел, а дедушка преспокойно обвязался салфеткой и предоставил себя в полнейшее распоряжение цирюльника, который теперь уже беспрекословно исполнял свою обязанность. Дед был вполне доволен: и заклад выиграл, и от бороды отделался, да и рот зажал самым рьяным бородачам: теперь смеяться не посмеют — сами подбили. Общество потолковало, посудило да и поразошлось. Дедушка явился домой — здесь его ожидала своего рода встреча.

Бабушка при первом взгляде на него вскрикнула и залилась слезами. Когда первый порыв отчаяния прошел, слезы заменились укоризнами и осуждениями. Дедушка выслушал все невозмутимо и весело, тем дело и кончилось.