Воспоминания

Вспоминается мне и еще одно происшествие из нашей малаховской жизни. Вскоре после моего выздоровления я как-то предпринял длительную прогулку и забрал куда-то далеко, за Быково. Проходя через какую-то деревню, я был удивлен царившим в ней оживлением. Улицы были явно приведены в порядок, избы украшены березками и национальными флагами, крестьяне были одеты во все праздничное, и среди них разгуливали волостные старшины в франтоватых поддевках, украшенных должностными цепями с бляхами и медалями. Явно кого-то ждали, но кого, я не спросил. Миновав эту деревню и уже подходя к другой, я заметил двигающийся по направлению ко мне автомобиль, за которым скакал эскорт конных стражников. К моему удивлению, я увидел на переднем месте, рядом с шофером Вл. Ф. Джунковского, а сзади него в самом автомобиле сидело еще два человека в форменных фуражках и в белых кителях гражданского ведомства. Холеная иссиня-черная борода и острый взгляд одного из них обратил на него мое внимание. Достигнув следующей деревни, столь же разукрашенной, я спросил, кто был тот «высокий гость», которого только что принимали. Мне сообщили, что это был председатель Совета Министров Столыпин, который посетил первых хуторян московской губернии. Именно здесь воплощалась мечта Столыпина о создании российского «фермерства», призванного стать мощным оплотом правительства. Крестьяне, отходившие на отруба 3* , были в своем большинстве кулаки или люди, мечтавшие стать ими.

В те годы столыпинская реакция была в разгаре. Русский капитализм, давно забыв о своих первоначальных патриотических идеалах, о подъеме русской промышленности во славу отечества, уже преследовал чисто эгоистические цели скорейшего обогащения для удовлетворения своих прихотей и причуд. О минувшей революции 1905 года старались не вспоминать и жили лозунгом Людовика XV: после меня хоть потоп.

1* Таланту (фр.).

2* Пандус — наклонная пологая плоскость вместо лестницы.

3* Отруб — обособленный участок земли, выделявшийся из владений села в собственность отдельных крестьян.

Глава четырнадцатая

Наступили предвоенные годы. В России бушевала столыпинская реакция*. В промышленности плодились тресты, акционерные общества, банки, молниеносно разорявшие мелкие торгово-промышленные предприятия. Таким образом, Сибирский банк в конце концов разорил моего дядю В. В. Постникова. Одновременно со сказочной быстротой богатели ловкие дельцы, умевшие приладиться к новым условиям жизни.

Оба моих деда весьма неодобрительно относились к этим новым явлениям, называя народившихся богачей тунеядцами, лодырями, загребающими деньги чужими руками. Новоиспеченные богатеи с обожанием взирали на американских миллиардеров и стремились во всем им подражать. На смену знаменитым русским чудакам, которыми славилась Москва и которые чудили из-за нежелания подчиниться общепринятым в их среде правилам общежития, ради собственной прихоти, появились новые «оригиналы», стремление которых было направлено лишь к тому, чтобы как можно больше отличиться от окружающих и тем самым привлечь к себе внимание. Это был особый вид саморекламы. Если раньше люди чудили, невзирая на свое имущественное положение и по собственному желанию, то теперь на этот путь вступали почти исключительно представители разбогатевшей буржуазии и лишь потому, что это было модно. Старая московская купеческая аристократия чуждалась этих «мещан во купечестве» и смотрела на них с презрением, осуждая и их методы наживы и их поведение.

Помню, как отец, рассказывая о какой-либо выходке новоиспеченного российского капиталиста, неизменно заключал свое повествование фразой: «С жиру бесится». Его раздражало, что эти люди ничего не создают и лишь подражают, копируя иностранцев, либо отжившее свой век дореформенное русское дворянство, либо уходящее в прошлое купечество. Если они коллекционировали, то лишь подражая другим, безо всякой любви к этому делу, бесстрастно, без каких-либо возвышенных целей: если они меценатствовали, то только потому, что хотели, чтобы о них говорили, а не из-за желания помочь рождению нового. Отец был глубоко убежден, что век Солдатенковых, Третьяковых, Мамонтовых, Алексеевых миновал навсегда. Эти люди стремились прославить русское искусство, приобщить к нему как можно больше народу, сохранить его памятники для потомства и сделать их общедоступными, а теперешние думают лишь о себе и мечтают только о том, чтобы о них побольше говорили.

Среди этого нового капиталистического общества был у нас один дальний родственник Михаил Никифорович Бардыгин. Домами мы почти не были знакомы, но иногда встречались, так как племянница отца была замужем за сыном Бардыгина.