Воспоминания

Все же не «Золотое Руно» принесло Рябушинскому широкую, но скандальную известность, а выстроенный им особняк в Петровском парке. Воздвигнуто было это здание архитектором В. Д. Адамовичем в ампирно-декадентском стиле и но воле владельца стало именоваться «Вилла Черный лебедь». Свое новоселье хозяин справлял особенно торжественно — была разослана масса приглашений, отпечатанных на великолепной бумаге с маркой дома — в черном овале силуэт лебедя и надпись «Вилла Черный лебедь».

Изумленным взорам прибывших и видавших виды гостей предстала действительно необычайная картина. Все дорожки небольшого садика — дело было летом — были обрамлены рядом больших пальм, высаженных прямо в грунт, а клумба перед террассой была сплошь засажена орхидеями и прочими тропическими растениями. В довершение всего этого у собачей конуры сидел на цепи молодой леопард. За обеденным столом вся сервировка, начиная с тарелок, ножей и вилок вплоть до скатертей и салфеток, была украшена той же маркой с черным лебедем. Рюмки и стаканы из тончайшего венецианского стекла прибыли из-за границы, где выполнялись по особому заказу хозяина.

Помню, как отец, возвратившись на дачу после этого торжества и показывая взятую на память рюмку, украшенную неизменным черным лебедем, с возмущением говорил:

— Черт знает что! Показывает ширину мошны, а толку от этого никому нет. Меня все время зло разбирало, — иной раз приходится отказаться от интересных и нужных для музея вещей, а здесь деньги на ветер бросают… Мало их драли, когда мальчишками были, вот в них дурь-то и осталась…

Действительно, вся эта затея стоила не одну сотню тысяч золотых рублей, которые могли бы быть использованы куда более продуктивно, но капиталистические замашки Рябушинского не позволяли этого, — он также думал только о себе.

Особым видом капиталиста того времени был Василий Павлович Берг. Дворянин по происхождению, он еще в молодости порвал со своим сословием, женился на купчихе и стал считать себя всецело принадлежащим к торгово-промышленному классу. С вьющейся окладистой черной бородой лопатой, с гладко припомаженными черными волосами и длиннющими желтыми ногтями, вызывавшими отвращение у моей матери, он был принят в лучших кругах московской купеческой аристократии, которой было по душе его ренегатство.

Берг владел какими-то приисками на Урале, которые приносили ему огромные доходы. Жил он постоянно в Москве на Арбате, в собственном довольно безвкусном особняке, где ныне помещается театр имени Вахтангова. Здесь он несколько раз в год устраивал роскошные ужины и обеды для своих знакомых. Этим и ограничивались расходы Берга, если не считать те деньги, которые он тратил на своего единственного сына.

Сей отпрыск рода Бергов, которому едва минуло шестнадцать лет, привык, чтобы любые его желания немедленно исполнялись родителями, которые считали это своим первейшим долгом. Рассказывая знакомым о своем сыне, который всегда именовался ими по имени отчеству, они сообщали, что по его желанию он располагает собственным выездом, имеет своего камердинера и часто устраивает маленькие званые ужины для своих друзей. Берги неоднократно выражали желание познакомить меня с Павлом Васильевичем, который был мне ровесником, но мои родители находили каждый раз приличные предлоги, мешавшие этому знакомству, за что я им глубоко признателен.

Как-то однажды, при поездке за границу, мы случайно оказались в одном вагоне с Бергами. Когда Василий Павлович шел в ресторан или выходил на большой станции, то он неукоснительно брал с собой маленький чемоданчик. На какой-то остановке они случайно выходили вместе с моим отцом.

— Да оставьте в вагоне ваш чемодан, — заметил отец, — что вы с ним все носитесь!

— Ах, Алексей Александрович, охотно бы, да не могу. Все руки оттянул — смотрите, какая тяжесть! — и Берг протянул отцу злополучный чемодан, который оказался весьма увесистым.

— Ого! Да вы что, камни в него, что ль, наложили?

— Совершенно верно — камешки.

— То есть как?

— А очень просто. Каждый коллекционирует то, что его интересует. Вы вот театральную старину, Иван Абрамович Морозов — картинки, его двоюродный братец — гравюры, а я вот интересуюсь и коллекционирую камешки. Вещи портативные и благодарные — хлеба, как говорится, не простят и всегда в цене будут.

С этими словами Берг приоткрыл свой чемодан, в котором было аккуратно уложено множество чем-то наполненных замшевых мешочков. Оказывается, каждый из них содержал бриллианты различного веса.

Берг не доверял никаким банкам, ни своим, ни зарубежным, не верил ни в какие акции или процентные бумаги и все свои доходы обращал в алмазы, в которых хорошо разбирался.