— А вот почему. Во-первых, вы теперь государственный чиновник, и если вы отказываетесь от ордена, то вы должны подать в отставку. Это раньше, когда вам давали медали за общественную деятельность, вы могли от них отказаться — вы были свободным человеком, а теперь это кончилось. Это раз, а второе соображение еще более веское. Этот ваш отказ весьма неблагоприятно отразится на вел. князе. Вы знаете, его и так недолюбливают, а тут, конечно, станут на этом играть — вот, ваш протеже, пожалуйте, какое непочтение властям оказывает…
Последнее соображение было ушатом холодной воды для отца. Он сразу замолк и окончательно расстроился, осознав свое бессилие.
Трутовский понял его состояние и пришел к нему на помощь.
— А в конце концов, кто может вас заставить носить этот орден? Положите его в стол и забудьте про него. Точно его и не было.
Отец улыбнулся, — очевидно, такое предложение ему понравилось. Во всяком случае, сколько я помню, отец за всю свою жизнь лишь два раза надевал орден Владимира 4-й степени.
Глава шестнадцатая
Год 1913-й крепко врезался в мою память — переход в последний, выпускной класс средней школы, передача музея Академии и приобретение родителями Подмосковной были событиями, в корне изменившими привычный ход нашей жизни. Для меня лично близкое знакомство с русской деревней оказалось, несомненно, наиболее важным. До этого я жил в деревне как дачник, посещал ее как путешественник или, в лучшем случае, бывал гостем в усадьбах родных. О русском крестьянине я знал не более того, что смог почерпнуть из классической литературы, а это, в большинстве, уже относилось к более или менее далекому прошлому. Здесь же я впервые вплотную столкнулся с русской деревней, с ее бытом, мог вволю наблюдать смены времен года и испытывать чарующее обаяние русской природы в той ее непосредственной дикости, в которой пребывал тогда еще забытый Богом и людьми Верейский уезд Московской губернии.
Перед окончательным переселением в Апрелевку мои родители срочно собрали сведения у своих родных и знакомых, владевших имениями, как и что им надо делать и как поступить в тех или иных случаях усадебной жизни. Полученные сведения часто были противоречивыми и, как выяснилось впоследствии, явно недостаточными, что повлекло за собой свершение некоторых ошибок.
Насколько память мне не изменяет, приехали мы в имение на первый день Пасхи, после традиционной встречи праздника с дедом Бахрушиным. Вся прислуга была отправлена туда заблаговременно и встретила нас у дверей дома с хлебом-солью и иконой. Сейчас же после этого явился предупрежденный кухаркой Авдотьей Степановной священник нашей церкви Василий Михайлович и отслужил в зале молебен. Потом мы устраивались, разбирались, пили чай, ужинали и легли спать в приподнятом настроении.
На другое утро только что мы отпили утренний чай, как нам сообщили, что крестьяне нашего села пришли поздравить нас с новосельем и праздником. Мы всей семьей вышли на крыльцо, крестьяне обнажили головы и, кланяясь, нестройным хором высказали свои поздравления и пожелания. Мужчины поднесли каравай хлеба отцу, а женщины свежие яйца и топленое масло — матери. Отец поблагодарил, сказал, что надеется, что мы будем жить в мире, и отдарил пришедших десятирублевым золотым, чем они остались очень довольны. За этими поздравителями появились другие и третьи, из более отдаленных, но наших же деревень, с которыми происходила та же процедура. Об этом мои родители были предупреждены знакомыми помещиками и знали, как поступать, но когда во второй половине дня прибыли крестьяне из соседней деревни, относившейся к владениям другого помещика, это вызвало недоумение, однако отец с матерью приняли их и отдарили наравне с нашими. Впоследствии мы выяснили, что это было сделано «на законном основании», так как сельцо Горки, имевшее придел в нашей церкви, испокон веков как бы наполовину считалось в сфере нашего духовно-нравственного влияния.