Воспоминания

Намного труднее было нормализовать отношения с католической церковью. Это необходимо было сделать ради демократии, в том числе ради партийной демократии. Со временем установился целый ряд не только формальных контактов в виде диалогов. Кардинал Депфнер, когда мы оба были еще в Берлине, сказал, что между его церковью и моей партией постепенно наводится мост, по которому, однако, еще нельзя ходить. Когда мы вновь встретились в Мюнхене, то убедились, что совместный опыт нас во многом сблизил. Он рассказал мне о своих непокорных молодых священниках и добавил: «Почти как у Вас и Ваших „юзос“ („молодые социалисты“. — Прим. ред.)». После моей отставки кардинал выразил мне — «также от имени собратьев по епископату» — свое «соболезнование по поводу пережитого человеческого разочарования». Некоторые сочли, что он зашел слишком далеко, после чего последовало сообщение, что письмо-де не было согласовано с другими епископами.

Теперь я мог уделить больше внимания партии. Я ездил на региональные конференции, старался сплотить партийные ряды, пытался пробудить новые инициативы. Не в последнюю очередь я выступал за то, чтобы уберечь федерального канцлера от удара в спину. У меня и мысли не было о том, чтобы конкурировать с моим преемником. Я знал: или ты глава правительства, или нет. Создание оппозиции противоречило бы моему характеру и моему опыту. Но я знал, как важно единение с партией, прислушиваться к мнению которой сто́ит именно тогда, когда то, что ты слышишь, больше поражает, чем убеждает. И я тем более понимал, что партия прежде всего должна реалистически смотреть на вещи, но при этом едва ли ею можно было командовать.

В руководстве СДПГ до 1982 года Гельмут Шмидт был одним из моих двух заместителей. Другим заместителем был с 1973 по 1975 год удачливый премьер-министр земли Северный Рейн-Вестфалия Хайнц Кюн, а потом до 1979 года опытный бургомистр Бремена Ганс Кошник, с которым я был дружен. Таким образом, в те годы во главе немецкой социал-демократии стояли три ганзейца. Разграничение правительственных и руководящих партийных постов противоречит англосаксонской, а также скандинавской традиции. Я сам, войдя в правительство и став федеральным канцлером, сохранил за собой пост председателя партии. В Берлине я, чтобы избежать трений, согласился с персональной унией. Однако я никогда не считал, что в этом формальном вопросе есть рецепты на все случаи жизни. Все зависит от ситуации и от личностей. То, что рекомендуется сегодня, может завтра оказаться нецелесообразным.

В данном случае Гельмут Шмидт недвусмысленно просил, чтобы я не слагал с себя полномочия председателя партии. Впоследствии он говорил не только мне, что ему идет лишь на пользу отсутствие забот о партии и ее «детсадах». В дальнейшем у нас, конечно, возникали разногласия. Они были заложены и в сфере ответственности каждого из нас. Когда осенью 1982 года его канцлерство подошло к концу, казалось, что Гельмут Шмидт какое-то время считал, что, если бы он был председателем партии, все могло бы получиться иначе. Мне он тогда писал с достойной одобрения откровенностью и без всяких личных выпадов, что, оглядываясь назад, он считает ошибкой то, что не стал председателем партии и не стремился к этому.

Я ответил столь же откровенно и без околичностей: «В действительности ты сам должен знать, что без меня ты вряд ли смог бы долго оставаться на своем посту. Скорее, этот период был бы более коротким и, может быть, менее успешным». Я подвел итог и добавил, что «я заботился о сохранении единства нашей партии перед лицом реальной опасности раскола — это долг председателя — и в то же время выступал за оказание в должной мере поддержки федеральному канцлеру». И далее: «Это относится и к ситуациям, в которых от меня требовались кое-какие усилия и в которых я иногда переставал уважать самого себя. Я способствовал тому, что на съездах партии при обсуждении некоторых сложных вопросов, по которым ты как глава правительства считал необходимым принять решение, удавалось получить большинство». Я упомянул также и об отношениях с партнером по коалиции.

Гельмут Шмидт особенно был не согласен с тем, что я спокойно относился к тому, что он называл «высокомерием молодых специалистов», «квазибогословским всезнайством во внешней политике и политике безопасности» и «экономическим безобразием». Отчасти так оно и было. Сюда же он включал «оппортунизм по отношению к третьей волне буржуазного молодежного движения в современной Германии, характеризуемого идеалистическим, чуждым действительности романтизмом». Это был повод к размышлению, но еще не ответ на вопрос, должна ли набирающая силы партия «зеленых» расти так быстро и переманивать у социал-демократов столько молодых сторонников?