Воспоминания

Но и в переговорах с европейскими издательствами случались комические недоразумения. Однажды ко мне обратился португальский издатель с предложением перевести «Человек в поисках смысла». Я вынужден был напомнить ему, что он уже издавал перевод несколькими годами ранее. Моя популярность, которой я был обязан в том числе и этому издательству, оказалась недостаточной для того, чтобы издатель вспомнил об им же изданном португальском переводе. Точно так же и норвежский издатель написал мне: к сожалению, он не возьмется за перевод моей книги. Вот только эту самую книгу он издал двумя годами ранее.

Американским издателям гарантировалась государственная субсидия, так что от финансовых рисков они были избавлены, однако известное нью-йоркское издательство Knopf отважилось взяться за эту книгу лишь спустя десять лет. Что ж, по крайней мере, с материальной точки зрения раскаяться в этом решении им не пришлось. В 1945 году, отдавая в печать рукописи первых своих книг, я и мечтать не мог о таком заграничном успехе. (Постепенно они были переведены на 24 языка, в том числе на японский, китайский и корейский.) А все-таки самый приятный момент был, когда я с чистовой рукописью «Доктора и души» под мышкой направлялся к первому своему издателю, Францу Дойтике (он был первым издателем также и Фрейда).

Так логотерпапия утвердилась в качестве третьего направления венской психотерапии. В качестве последней всеохватывающей системы в истории психотерапии, если верить Торелло. Я и в самом деле всегда старался создавать как можно более ясные и прозрачные формулировки, шлифовал их, словно кристаллы, покуда сквозь них не начинала отчетливо просвечивать истина.

О писательстве

Говорю я легко, а писать затрудняюсь, книги стоили мне многих жертв. Хотя я бы предпочел бродить по горам, мне приходилось в самые прекрасные солнечные воскресенья приковывать себя к столу и трудиться над очередной рукописью.

Немалые жертвы требовались и от моей жены. Вероятно, Элли шла ради моего дела даже на большие жертвы, чем я сам. Требовалось немалое самоотречение. А ведь Элли дополняет меня не только количественно, но и качественно, — там, где я работаю головой, она работает сердцем, или, как прекрасно сформулировал профессор Джейкоб Нидлмен[72], заметив, что Элли сопровождает меня во всех поездках: «Она — тепло, которое сопутствует свету».

В одной книге есть у меня страница, которую я десять раз переделывал. Там фраза, над которой я бился три часа подряд. Диктуя, я так погружаюсь в предмет, что ничего вокруг не замечаю, не чувствую, как бежит время. И вот я все еще лежу в постели с микрофоном и знай себе диктую, хотя Элли предупредила: через полчаса нужно выезжать на вокзал. Чтобы поторопить меня, она тихо входит в мою комнату, и я, так и не вынырнув из процесса диктовки, обращаюсь к ней: «Элли, запятая, наполни мне ванну, восклицательный знак!» — и только ее смех привел меня в чувство, а то я и не заметил, как произнес вслух все знаки, словно для машинистки.

Готов сознаться в перфекционизме на манер Сент-Экзюпери, который говорил: «Совершенство достигается не тогда, когда уже нечего прибавить, но когда уже ничего нельзя отнять»[73].

Вероятно, все дело именно в систематизации теории и в разработке методов для медицинской практики. Многие слушатели и читатели говорят и пишут мне, что они и прежде прибегали к логотерапии, не отдавая себе в этом отчета. Это говорит в пользу логотерапии, а также говорит о том, как важно встроить методы, туже парадоксальную интенцию, в единую систему и превратить их в единую технику. В этом смысле логотерапия обладает определенным приоритетом. Конечно, эти методы применялись и другими специалистами еще до 1939 года, то есть до того, как в «Швейцарском архиве неврологии и психиатрии» появилась моя статья о логотерапии. В «Практике психотерапии» я перечисляю всех предшественников, кого я только знаю, пусть даже они работали бессистемно, неметодически.

Отклики на книги и статьи

Из откликов на книги более всего меня радуют письма американских читателей. Не проходит и недели без такого письма с зачином: «Доктор Франкл, вы изменили мою жизнь».

Вскоре после Второй мировой войны ко мне явился посетитель. Элли сообщила, что пришел инженер Каузель, «но точно не тот самый знаменитый Каузель, который только что вышел из тюрьмы».

— Пригласи его.

Он вошел.

— Меня зовут Каузель — не знаю, читали ли вы обо мне в газетах.

Я слышал о нем: все были убеждены, что он прикончил свою жену, все улики говорили против него, и лишь по случайности удалось разоблачить настоящего убийцу.

— Что я могу для вас сделать, господин инженер? — спросил я.

— Ничего — я пришел поблагодарить вас: в камере я дошел до отчаяния, никто не желал поверить в мою невиновность. И тут мне передали вашу книгу — за нее-то я и уцепился.

— Вот как? — переспросил я. — Как это было?