Воспоминания

Перед самым началом спектакля ко мне в уборную зашел Управляющий конторою Императорских театров барон Кусов и от имени Директора в последний раз настаивал, чтобы я надела фижмы. Так как этот спор о фижмах начался до дня представления и стал достоянием публики, то все ожидали с нетерпением, чем все это кончится. А кончилось тем, что я наотрез отказалась надеть фижмы и танцевала без них. Не будь этот спор известен, никто из публики не заметил бы, были ли на мне фижмы или нет. «Фижмы» не следует путать с «кринолинами», которые представляли из себя обручи, поддерживавшие кругом юбку, расширяясь книзу. «Фижмы» – это маленькие плетеные корзиночки, которые прикреплялись с двух боков, чтобы немного приподнять юбку на боках. Танцевать в них спокойно танцы времен Людовика XV, как павану и менуэт, можно, но подвижный русский танец совершенно невозможно. Князь Волконский, как человек со вкусом и знакомый со сценой, должен был бы легко понять это. Что было к лицу Императрице Екатерине II, чтобы ходить по залам Зимнего дворца, не подходило для артистки, которая должна была танцевать и быть свободной в своих движениях.

На следующий день, когда я приехала на репетицию в театр, то увидела, что на доске, где вывешиваются распоряжения Директора, было вывешено: «Директор Императорских театров налагает на балерину Кшесинскую штраф в размере (столько-то рублей) за самовольное изменение положенного ей в балете «Камарго» костюма». Штраф был настолько незначительным и так не соответствовал моему жалованию и положению, что явно имел целью не наказать, а оскорбить меня. Вполне понятно, что я не могла стерпеть такого оскорбления и мне ничего не оставалось больше сделать, как снова обратиться к Государю, прося, чтобы таким же образом, то есть распоряжением Директора, штраф был бы снят. На следующий день, на том же месте, где накануне было распоряжение Директора о наложении на меня штрафа, было вывешено новое распоряжение, которое гласило: «Директор Императорских театров приказывает отменить наложенный им штраф на балерину Кшесинскую за самовольное изменение положенного ей в балете «Камарго» костюма». После этого князь С. М. Волконский не счел для себя возможным оставаться на своем посту и подал в отставку. Независимое положение князя Волконского и его престиж не пострадали от этого. Он ушел в июле 1901 года, и его заменил В. А. Теляковский.

Об этом случае, как тогда, так и теперь, когда прошло столько лет, я искренне сожалею. Я не виню во всем этом самого князя С. М. Волконского, которого я и тогда уважала и ценила. А теперь, в эмиграции, я искренне его полюбила, когда ближе его узнала и оценила его дружбу ко мне. Но в то время он, несомненно, находился под влиянием разных доходивших до него со всех сторон слухов обо мне, распространяемых недругами и врагами, а их было немало. Не будучи со мною лично знакомым, он, конечно, мог составить обо мне совершенно превратное и ошибочное мнение, что я самовластная, заносчивая, капризная и непокорная артистка, которую следует проучить, и нарочно хочу идти против его воли.

Если бы он тогда ближе и лучше меня знал, то легко бы было ему убедиться в противном и много неприятного нам обоим легко можно было бы избежать. Он, несомненно, понял бы меня, как понял потом, когда мы по душе с ним объяснились. Я всегда служила, как и все артисты Императорских театров, с полным уважением ко всем правилам и распоряжениям нашего начальства и выполняла их точно и аккуратно, никогда не опаздывала на репетиции и являлась на них одна из первых. Но когда задевали мое самолюбие, то, вполне естественно, я защищалась всеми теми средствами, которыми располагала.

В эмиграции, в Париже, князь С. М. Волконский часто бывал в моей студии, любил следить, как я работаю с моими ученицами и как преподаю.

Осенью мы решили с Андреем прокатиться по Италии, которую он еще совсем не знал, а меня туда тянуло, как всегда. Мы решили встретиться в Венеции.

Я выехала за границу с женой моего брата, Симою, рожденной Астафьевой, нашей балетной артисткой, она была очаровательным и веселым существом, незаменимым в путешествии. Все ей нравилось, всем она увлекалась, всем была довольна. Сперва мы остановились с ней в Париже, где в том году была Всемирная выставка. Кроме того, мне надо было заказать себе несколько платьев.

В этом году в Париже был поставлен на сцене знаменитый роман Сенкевича «Quo vadis?» или «Камо грядеши?», который мы все читали и которым все увлекались. Мы, конечно, с Симой поехали посмотреть это представление. Главную роль, Петрония, играл знаменитый в то время актер Де-Макс, красивый и замечательно элегантный. И вот моя Сима влюбилась в образ Петрония и без устали только и повторяла имя Петрония: «Петроний, мой Петроний».