Воспоминания

Но особенно в детской душе […][113] день праздника Пасхи. Десятки прожитых лет вдалеке от дома не стирают этих ярких светлых воспоминаний. Пасха на юге совпадала с весенним расцветом, и это соединение придавало обоим особую прелесть. Задолго до праздников в доме начиналась чистка[114], но какая: белили стены, мыли полы, выколачивали всю мебель, одежды, ковры, все выносилось наружу, и мы с книжками тоже высылались во двор, или как называлась неширокая балюстрада нашего дома. На дворе хорошо, весеннее [солнце] ласково греет, все начинает распускаться, весело и празднично на душе. В одном из углов нашего двора была огромная кухня, которую сдавали за месяц до праздника для приготовления мацы. Там работало человек 20–30, и оттуда доносился стук скалок, раскатывающих тесто, и оживленные разговоры. Запасливые хозяйки заранее заказывали мацу[115], и всякий считал своим долгом присутствовать во время ее приготовления. Особенное внимание обращалось на то, чтобы соблюдалась строжайшая чистота. Маца получалась тонкая и необыкновенно вкусная. Несколько таких “подряд” удовлетворяли весь город. Главное сделано — маца готова. Затем идут уже и всякие другие приготовления до самого праздника. Вся кухонная посуда подвергается особой чистке, а вся стеклянная заменяется специальной пасхальной, которая целый год хранится для этой недели. У всякого из нас имеется любимая чашка, стакан и бокал. Наконец чистка закончена, но в самый последний момент еще обметают все углы, [собирают] оставшиеся крошки хлеба[116]; эта процедура производит сильное впечатление: точно после этого что — то особенное должно случиться. И вот наступает пасхальная неделя. Все приготовления закончены, и мы с нетерпением ждем наступления вечера. А вот и самый вечер. Как передать переживаемые впечатления? Что — то святое спустилось на землю. Боже, кому и когда могл[о] прийти преступное и гнусное обвинение евреев в употреблении крови для опресноков? Что это была за извра щенная душа, которая бросила подобное обвинение. Если суббота действовала магически, озаряя все праздничным светом, то Пасха на все это накладывала еще печать святости. Ведь что такое Пасха? Праздник освобождения целого народа, целой нации из — под египетского ига. Освобождение, в которое вмешалась Божественная воля. Что кроме глубокой признательности могла испытывать человеческая душа в годину этого события в жизни нации? И действительно, это праздник исключительный. Все кругом преображается, на землю точно спускается та Божественная сила, которая когда — то рассекла море, чтобы народ безопасно мог пройти, и каждый чувствует близость божества. Все обычаи этого вечера полны прелести. Так почти каждый домохозяин считает своим долгом пригласить на оба вечера бездомных лиц, большей частью солдат, которые службой оторваны от своей семьи. Кроме того, существует поверье, что Ильяпророк в этот вечер спускается на землю. И вот, в каждом доме его ждет прибор и бокал вина. Дверь открыта, и всякий может войти. Кто бы ни вошел, становится гостем в этот вечер. Этим обычаем пользовалась инквизиция в Испании, чтобы арестовывать маранов[117], справлявших Пасху. Но оставим все это. При одном воспоминании об этом празднике на душе становится тепло и светло. Все кругом приняло нарядный праздничный вид, стол накрыт так, как никогда в течение года, особенный вид придает ему то, что все предметы, покрывающие его, носят печать необычности и новизны. Новая посуда, особенно бокалы, специально хранящиеся для этого вечера, графины, наполненные вином, опресноки и, наконец, исключительно торжественное убранство стола — производят особенное впечатление. В этот вечер каждый хозяин дома чувствует себя царем своего маленького царства. Он восседает рядом со своей царицей на возвышении и торжественно отвечает на четыре вопроса[118], обычно предлагаемые младшим из детей. Затем все читают вслух всю историю исхода, а мы, дети, с нетерпением ждем начала трапезы. В воспоминание пережитых страданий нам дают сначала по возможности горький хрен, затем получаем яйца с соленой водой, тоже, очевидно, эмблема чего то [119], и, наконец, появляется бульон с знаменитыми большими круглыми клецками, называемые “кнейдлех”. Во время ужина бокалы неоднократно наполняются легким вином, и мы их весело осушаем. Торжественный характер вечера ни на минуту не прерывается. Все чувствуют значительность и важность его. Каждое блюдо не просто блюдо, а эмблема чего — то исторического; трапеза не есть просто насыщение, а является воспроизведением исторического события, и на всем лежит печать какой — то святости. Душа переполнена впечатлениями, и глаза с любовью останавливаются на дорогих сердцу лицах. Понемногу одолевает усталость, да и вино оказывает свое действие. Но не хочется уходить, наконец вечер окончен, и мы, счастливые и довольные, идем спать, чтобы завтра повторить то же самое. Я не помню, чтобы какой — либо другой праздник давал столько впечатлений. Если представить себе восприимчивое детское сердечко, то понятно станет, как глубоко в душу врезались эти впечатления. Они были связаны с чем — то бесконечно чистым, святым и прекрасным. Распускающаяся и благоухающая весенняя пора особенно подчеркивала их прелесть.