Воспоминания

Ещё по появлении моём в МИСИ осенью 1975 года, в ими же навязанной мне ипостаси специалиста по не известной никому области знаний, они, — должное им надо отдать, — быстро переориентировались. И, — воспользовавшись непререкаемой известностью своей в строительной науке вообще и исключительным положением в Министерстве Высшего Образования и в самом ВАКе, в частности, — НЕ СПРАШИВАЯ МЕНЯ, — сложив с себя, переложили на меня всё, что отношение имело к чрезвычайно неудобным для них, — не по делу, что ли, — занятиям… в той же Геокриологии. В инженерном мерзлотоведении, в частности.

После первых публикаций в Военно строительном бюллетене между Михаилом Михайловичем Косюшкою и его шефом маршалом Мерецковым состоялся разговор обо мне и приглашение маршала у него «побывать». Мы встретились. «Выяснилось»… что оба тоже сидели (А кто не сидел тогда… только что не вместе?). И у военачальника с мировой известностью и безызвестного пацана была тогда на Лубянке одна и та же тюремная камера и даже… коечка одна. Да, да! Та же самая! Мало того, — и его и меня «обрабатывала» одна и та же следовательская кодла. Только метелили его костоломы с пристрастием ненавистников и завистников, от души! А меня формально, «для порядка»… Эти неожиданные «открытия» и, конечно же, характеристика Косюшки придали встрече с Мерецковым совершенно дружеский характер. А раскрывшиеся подробности юношеского увлечения молодого офицера божественной Гельцер — характер чуть ли не родства… В результате, Мерецков пригласил меня и Нину не «Под шары» в «Арагви», а на дачу к себе. Там он подробнейше расспросил меня о моей лагерной судьбе, о родителях моих, о тётке моей Екатерине Васильевне Гельцер (которую, — повторил, — с молодых ногтей до собственной своей и её глубокой старости боготворил), как адаптируемся мы с Ниночкой в новой вольной жизни. И, конечно, о моих планах. И тут же предложил подготовить для него программу и кроки /тезисы/ специального курса для Военно–инженерных Академий по особенностям подземной прокладки коммуникаций в вечной мерзлоте. Я это сделал недели за полторы. Он одобрил и утвердил программу. И с 1958 года я начал читать этот курс в Военно–инженерной Академии имени Куйбышева в Москве на специальном потоке кафедры Оснований, фундаментов и военной геологии у профессора, доктора полковника Сычева Алексея Константиновича. Многолетняя дружба с Сычёвым, начавшаяся на первой моей лекции, длилась многие годы до его тяжелой болезни и смерти…

Помнится, Мерецков, узнав, — уже при нашей первой встрече с ним, — о беседе моей в октябре 1956 года с Георгием Константиновичем Жуковым у его учителя генерала Георгия Самойловича Иссерсона (товарища моего по Колымской каторге и Ангарской ссылке) и уже тогда начавшейся нашей с маршалом взаимной симпатии, позвонив, приехал за мною в институт и снова увез на дачу, где нас ожидал нетерпеливо и потому успевший до риз положения упиться… сам Александр Трифонович Твардовский.

Это он протрепался Мерецкову о той беседе у Иссерсона. И это ему — Александру Трифоновичу — по–новой опальный Жуков Георгий Константинович, запертый теперь уже до конца жизни, напомнил вдруг о «неизвестно куда запропастившемся (после той самой встречи с ним у Георгия Самойловича) пареньке, приятеле Иссерсона»…

Твардовский так и не оклемался тогда, увезен был домой. Зато мы с Кириллом Афанасьевичем повспоминали всласть. Только почему–то не о Жукове, а об учителе Мерецкова — и сотен других победителей во Второй мировой войне — о Георгии Самойловиче Иссерсоне, тогда еще здравствовавшем.

О моих успехах по взятии службы узнал и Павел Миронович Синеокий (муж приятельницы моей ещё в школе). И в 1961 или 1962 году познакомил со своим другом и шефом маршалом Василием Ивановичем Чуйковым, тогда заместителем министра обороны и, одновременно, начальником Гражданской Обороны /ГО/. Как мне объяснили, в это время чуйковское ведомство разрабатывало общую Сводную схему ГО страны по ее отдельным регионам. Уже осведомленный о том, что первая диссертация моя есть продолжение моих работ в Приангарье и представляя по докладу Синеокого смысл изначальной ее идеи, Василий Иванович Чуйков предложил Бехтину поручить мне… составить Записку по инженерному обеспечению варианта «Север» «Эвакуации Красноярска в зимний период». Поручение это Президент АСиА переправил Сапрыкину, и тот, как руководитель аспирантуры института, распорядился о корректировке моей тематики по кандидатской и докторской диссертациям, — он очень верил в меня и считал, что с двойной нагрузкой справлюсь. Позднее мне стало известно, что задание Чуйкова связано было с начавшимися уже тогда перманентными «неприятностями» на очень неприятном предприятии «Красноярск — 26».

* * *