Воспоминания

Взращенный на Большой Крови сталинщины, прошедший школы НКВД и ГУЛАГа, усвоивший железный постулат вождя народов: нет человека — нет и проблем, «первый» отдал команду: «выловить всех виновных!». Областное чиновное кодло — продукт той же выпечки, немедленно, силами своей милиции, начало аресты всех числившихся за Кировским строительно–монтажным управлением (где неприятность и произошла) инженеров и техников. Из–за уже помянутых выше событий в армии — сплошь демобилизованных офицеров и сержантов /прапорщиков/ Военно–морского ведомства из состава Северного флота. Это было настолько дико, что ни один прокурор — области и района — не стал визировать документа на аресты и на водворение ни в чем не повинных людей в следственные изоляторы. И, тем не менее, пока мы заканчивали наши дела, подчинявшаяся исполкомам милиция продолжала бесчинства. Две моих телеграммы генеральному прокурору СССР Роману Андреевичу Руденко отправлены не были — телеграф их задержал. Наперед зная, что так и будет в вотчине парт–уголовников, я отправил письмо ему с проводницей полярного экспресса «Мурманск—Москва», ночью, на одну минуту, останавливавшегося на станции Апатиты. Мои военные коллеги никакого участия в моих попытках спасти арестованных не принимали, Я еще раз убедился: хваленое /и осуждаемое, конечно/ «военное корпорантство» только тогда срабатывает, когда надо делить легкую и непереваримо обильную добычу или, наконец, всею корпоративной мощью добивать изгоя. Когда делить предстоит место на нарах в тюрьме и срок в лагере — корпоранты тогда разбегаются ошпаренными крысами. Коллеги мои не только не поддержали меня в попытке прекратить аресты своих, в сущности, товарищей, только–только начавших жить после неожиданной катастрофы — демобилизации. Они не помогли мне спасти личный свой престиж специалистов, когда я предложил им убедиться собственными их глазами в истинной причине оползня части горного массива, на котором стояло здание «трехмашинного агрегата». Типичнейший был этот оползень, хрестоматийный. Мне одному потребовались килограммов двадцать анилиновой краски в порошке, легководолазный костюм и три часа времени чтобы убедиться: под разрушенным зданием этого проклятого «агрегата» спокойно течет себе, журчит подземная речушка–ручеек, в половодье, — словно оборотень, — превращаясь во всесокрушающий гидравлический таран! Этот поток зарождается далеко в недрах старых отвалов — «хвостов», проникает в забытые шахтные разработки и где–то в абрисе фундаментов здания «трехмашинного агрегата» ныряет в распадок. И там спокойненько изливается в «технологическое» озерцо компрессор–ного цеха. Когда выпущенная мною краска, пройдя весь ручейковый маршрут, излилась с потоком воды в это «технологическое» болотце, моим оппонентам стало тошно: только несколько часов назад они уверяли меня, что «да, поток был, но перед началом работ, году в 1958–м, его водоотводящей штольней отсекли и вывели за пределы стройплощадки! А «технологическое» озеро — оно питается совсем не с этой стороны, — далось оно вам!» Теперь защитники «чести» могли самолично убедиться откуда водичка попадает в «давшийся мне» водоем. Осталось только точно установить: каким образом, если правда, что некую штольню отсекли и вывели?

Так случилось, но неожиданно в кабинете начальника АПАТИТСТРОЯ возник старичок.

Классический Спенсеровский (О. Генри!) старичок. Жестоко наказавший, было поиздевавшихся над старостью его, мальчишек.

Старичок, «который еще с Кировым был в Апатитах и помнит все»? Он и вспомнил: — «была! была калечка с водоотводящей штольней как раз в том месте, где здание съехало оползнем! Он эту калечку видел и пару лет назад собственными глазами, когда собирал документы для своих мемуаров, — а вспомнить ему есть о чем, первому главному инженеру АПАТИТСТРОЯ, «с Кировым дружному».

— Тут что–то происходит непонятное: — Забормотал старичок — людей ни за что сажают, как при Сталине. Обвиняют их черт те в чем, а все дело–то в старой штольне, которая на калечке. И калечка эта лежит себе тихо во Втором томе проекта изысканий, здесь, внизу, в архиве, — он калечку эту и тогда, пару лет назад, — и только сейчас, вместе с заведующей архивом, рассматривал… А вы что, — не видели калечки? И не знали о ней? Как же тогда вы это здание–то сажали на генплан, без калечки?…»

Тотчас за калечкой было вниз, в архивный подвал послано. Через несколько минут скороход возвратился и сообщил: никакой калечки там нет! Вызвали со вторым скороходом «Второй том». Поглядели — калечки нет. Только… спешно очень калечку из подшивки выдирали — бахрома батистовая торчала из корешка, — в те далекие времена нищенской бедности нашей калечки были батистовыми…