Воспоминания

В нашем маленьком домике и семья поселилась сначала небольшая: отец, маменька, тетка Надя, Лиза да я. Но в средине лета совсем неожиданно вернулась из Малороссии бабушка моя, Мария Степановна Дудина, с двумя дочерьми Марией и Александрой; их тоже маменька перевезла к себе (с тех пор они и остались с нами жить навсегда). Тесновата стала дачка, зато всем было весело! Через дом от нас, стена об, стену с Гречем, жили тоже на одном дворе двое дачников: друг Николая Ивановича, известный переводчик классиков, Михаил Астафьевич Лобанов[58], бывший в то время учителем русского языка великой княгини Александры Феодоровны, с женою своею Александрой Антоновною, прелестной женщиной, которая была очень дружна с моей матерью и меня, маленькую, очень любила. У этой четы детей не было, были три собачки, которых муж и жена любили как родных детей! В другом доме жил немецкий негоциант Карл Карлович Вульферт с семьей. Лобанов и Вульферт были страстные садоводы и развели себе за домами еще два порядочные садика. Михаил Астафьевич сам растил с любовью свои цветы и деревья. А Карл Карлович был глубоко убежден в том, что цветы и деревья не могут хорошо расти иначе, как только «краденые», и потому почти всякую ночь отправлялся на промысел, перелезал через заборы в чужие сады и крал там, что ему приходилось по вкусу… Немца часто ловили мужики, били, колотили, но это Карла Карловича (во всем другом честного человека) от страсти его не излечивало: пройдет ночь, другая… и он опять лезет в чужой сад…

Вот, кажется, и все дачники, которые были с нами знакомы. Кроме их всех, у Греча почти постоянным гостем был Фаддей Венедиктович Булгарин, а у Лобанова — Иван Андреевич Крылов и Николай Иванович Гнедич[59]. Хорошо помню всех этих господ, помню именно такими, какими они были тогда. Булгарин, например, был кругленький, на коротеньких ножках, с порядочным брюшком, голова плотно подстриженная, как биллиардный шар, лицо смятое, глаза вытаращенные, как у таракана, толстые губы его плевались… с лица его не сходила задорная улыбка, и вечно он спорил и хохотал; одет был в светло-серенькое с ног до головы. Я его ненавидела маленькая потому, что он вечно меня дразнил. Про Греча могу сказать только то, что он мне казался великаном; он очень много говорил; на нас, детей, не обращал никакого внимания, а потому и мы были к нему равнодушны.

Михаил Астафьевич Лобанов в манерах был нежен до приторности, говорил тихо и сладко. Лицом был похож на легавую собаку и даже на ходу поводил носом, точно все что-то нюхал… Меня и мою ровесницу, дочь Вульферта Гетиньку, яростно ненавидел: из боязни, чтобы мы не сорвали у него цветов, гонял нас от своего сада хворостинами и метлами… А ведь после, когда бедная Александра Антоновна умерла, а мы обе выросли, он сватался за обеих и на бедной Гетиньке даже женился. Как, подумаешь, времена-то переходчивы! Но об этом после, в свое время.

Теперь надо рассказать, какой был тогда еще не старыми не дедушка Крылов. Грязный был голубчик, очень грязный! Чистой рубашки я на нем никогда не видала; всегда вся грудь была залита кофеем и запачкана каким-нибудь соусом; кудрявые волосы на голове торчали мохрами во все стороны; черный сюртук всегда был в пуху и пыли; панталоны короткие, как-то снизу перекрученные, а из-под них виднелись головки сапог и желто-грязные голенища… Да, не франт был Иван Андреевич, и несмотря на это ему все смотрели в глаза и чуть на него не молились. Всегда к его приезду m-me Греч и Лобанова старались ему приготовить к обеду что-нибудь его любимое, вкусное. Как теперь его вижу, как он сидит у Лобановых за столом, жадно ест солонину и говорит: «Нет, господа, это еще не решено, что лучше: солонина горячая или холодная!»

Вечерком, когда все мужчины садились пить чай под навесом, кричали там, смеялись и спорили, у Ивана Андреевича вырывались очень умные речи, но днем он все больше жевал что-нибудь да тешился с нами, ребятами. Он меня очень любил, и я его тоже. Не знаю только, почему не нравилось ему, что я девочка. Как только, бывало, приедет, сейчас посадит меня на колени, начнет «тютюшкать» и скажет мне:

— Машенька, будь мальчиком! Я не хочу, чтоб ты была девочка!

— А я не хочу быть мальчиком! — отвечу я.

А тут подвернется злодей Булгарин, вынет из кармана крокодиловой кожи огниво и начнет меня дразнить:

— Да тебя никто и спрашивать не будет, хочешь ли ты быть мальчиком или нет! Вот видишь этот ящичек, вот я его открою (он открывал огниво, и из него показывался огонь и дымок), посажу тебя туда и закрою, вот так!..

Крышка, громко щелкнув, захлопывалась. Я собиралась плакать…

— Нечего хныкать, этим ничего не поможешь. Возьму, посажу, закрою и выну оттуда мальчиком.