Воспоминания

Отъезд в Царское Седо. — Боязнь холеры. — Дед мой граф Андрей Андреевич Толстой. — Его молодость. — Женитьба на девице Барыковой. — Тетушка Прасковья Васильевна Толстая. — Прасковья Степановна Барыкова. — Наши гулянья по Царскосельскому саду. — Игры царских детей на лугу. — Великая княжна Мария Николаевна. — Великий князь Константин Николаевич и нянька его англичанка Мими. — Императрица Александра Феодоровна. — Александровский сиротский корпус. — Храбрый кадет. — Мое знакомство с А. С. Пушкиным. — Мои новые знакомства. — Варвара Павловна Барыкова; ее дружба с императрицей Александрой Феодоровной. — Знакомство с дядюшкой Ф. И. Толстым-Американцем. — Его похождения. — Холера в Петербурге. — Смерть Василия Алексеевича Глинки. — Доктор Спасский. — Крестины великого князя Николая Николаевича. — Княгиня Волконская. — Село Кузьмино. — Приключение с художником Черноглазовым. — Работы отца. — Возвращение в город. — Наблюдения Матрены Ефремовны. — Смерть Венециановой;— Катенька Глинка. — Семейство Крашенинниковых. — Новые знакомые. — А. П. Башуцкий. — Его анекдоты. — Наши воскресные вечеринки.

Как мне памятен день отъезда нашего в Царское Село! На беду нашу папеньке рано утром подали «Северную Пчелу», в которой он прочел известие о быстром приближении холеры к Петербургу. Этого было довольно, чтоб подновить панический страх мнительного отца моего пред этой ужасной заразой. Он сейчас же послал в аптеку за предохранительными средствами от холеры, сам натер какие-то ниточки дегтем, навесил на них ладонки с кусочками чесноку и навязал все это маменьке, Лизаньке и мне на шею, потом заставил всех нас проглотить на дорогу по маленькой вонючей пилюльке. Но этого мало: покуда мы еще не сели в карету, он окропил ее всю внутри и снаружи хлоровой водой и тогда только решился усадить нас в нее… Но, видно, и этого показалось еще мало: он намочил хлоровой водой два полотенца и вывесил их из двух открытых окон кареты на улицу. Вонь от хлора в карете сделалась невыносимая! Но маменька, чтобы не раздражать папеньку, не перечила ему ни в чем и нам приказала молчать. А его, кажется, именно эта страшная вонь и успокоила; очень довольный своим делом, он сам сел к нам в карету, вестовые захлопнули дверцы, повар Андрей влез на козлы, крикнул ямщику: «Трогай!» — и лихая тройка понеслась по улицам Петербурга… Правда, народ останавливался и смотрел с удивлением на мокрые полотенца, которые шлепали в бока кареты… но папеньку это нисколько не смущало; он был теперь уверен, что сохранно довезет нас до Царского Села, где холеры не будет…

В Царском он сразу точно переродился и стал мил и весел, как всегда.

Люди наши с поклажей были посланы накануне. Покуда они разбирались в маленькой квартире нашей, мы все пошли к дедушке Андрею Андреевичу и застали все его семейство в сборе. Все нам очень обрадовались и приняли нас истинно по-родственному, как они это всегда делали… Но прежде, чем я поведу мой рассказ о том, как мы прожили в 1831 году лето в Царском, мне хочется рассказать все, что я знаю о дедушке Андрее Андреевиче. Смолоду он был военным, служил в гусарах, и, судя по рассказам о нем, был настоящий гусар того времени: человек честный, благородный, души добрейшей, но в действиях своих несдержанный, размашистый, кутила и забияка порядочный… Про его молодые годы сохранились до сих пор анекдоты, которые сразу обрисовывают его тогдашний характер. Вот, например, один.

Служа в гусарском полку, молодой Толстой что-то накутил. Полковой командир сделал юноше-офицеру строжайший выговор, и хотя это было сделано келейно, в кабинете начальника, но, видно, графу не понравились резкие выражения генерала, и дед мой, долго не думая; дал своему полковому командиру пощечину… И сию же минуту сам снял с себя шпагу и понес ее в дежурную комнату.