Воспоминания

И ещё одна встреча была для меня важна, но произошла она опять-таки уже в 90-е годы. Но я ещё раз позволю себе нарушить хронологию и упомянуть о ней, хотя бы вкратце. Анн Колдефи, будущая переводчица «Шатунов», познакомила нас с Жаном Парвулеско. Это был необычайно образованный человек, который знал все тайные общества и ордена Западной Европы. Его книги представляли собой исключительное явление в истории европейской духовной жизни. Саша Дугин знал его и восхищался им (разумеется, в своё время). Прежде чем нас познакомить, Анн, конечно, порекомендовала ему прочесть мои книги (на тот момент «Шатуны» уже были переведены). Он прочитал и, видимо, был потрясён. Во всяком случае, мне он сказал, что ни с чем подобным не сталкивался, но была в его жизни одна встреча, которая произвела на него не менее сильное впечатление. Это было в 30-е годы; здесь, в Париже, Парвулеско встретился с тремя людьми из Латинской Америки. Они говорили с ним сугубо закрытым языком, начертили ему несколько символов и исчезли раз и навсегда, и кто это был, одному Богу известно. Парвулеско сказал, что читая мои книги, он вспомнил эту давнюю встречу и как бы нащупал связь с теми людьми.

А в целом наша беседа в кафе была довольно сдержанной. Он просто смотрел на меня, и на лице его было написано: «И как только такие жуткие книги мог написать этот добряк?» Эта встреча произошла незадолго перед тем, как Жан Парвулеско ушёл в другой мир. Резюмируя сказанное, хочется отметить, что русский Париж – не пустое слово, а, как говорил Рене Гера, явление мировой культуры. Да и сама атмосфера этого города с её размеренностью, неторопливостью, кафешками и тусовками была совершенно иной, нежели в Соединённых Штатах, – и по духу, и по стилю жизни. О лучшей эмиграции и мечтать было нельзя.

* * *

В скором времени произошло событие, в значительной степени повлиявшее на судьбу моих книг в Европе. Я имею в виду выход в свет романа «Шатуны» на французском языке в крупном издательстве «Робер Лафон». Огромную роль в этом деле сыграла уже упомянутая Анн Колдефи, которая впоследствии тоже стала нашим другом. Это была исключительная переводчица; она перевела на французский «Архипелаг Гулаг», и вот теперь настал черёд «Шатунов». До этого мой страшный роман пытался перевести по просьбе издательства ещё один переводчик, но ему с этой задачей справиться не удалось. Анн же выполнила работу на высочайшем уровне. Она рассказывала мне, что, когда она закончила перевод (это было на берегу Средиземного моря), у неё было состояние какого-то странного отключения, в котором депрессия сменялась радостью, потому что, во-первых, перевод был труден, а во-вторых, сам текст возымел соответствующее воздействие. Единственно – не нашёлся эквивалент названию. Было одно французское слово, наиболее близкое понятию «шатун», то есть медведь, который не спит зимой и бродит по лесу, но оно уже использовалось во французской литературе. Перевести таким образом, как, скажем, «бродяга» было банально и стояло слишком далеко от самого понятия «шатун». Шатун – это ведь не просто медведь-бродяга, который не спит зимой, это медведь, который находится в изменённом состоянии сознания, поскольку медведи зимой должны спать. Что-то его разбудило, что-то в нём самом пробудилось, что-то такое в нём произошло. Он может быть опасен, агрессивен, может быть просто в депрессии. Это до известной степени мистическое состояние, потому что бессонница даже в человеческом опыте ведёт к довольно серьёзным катаклизмам в сознании, если она продолжительна. В общем, перевести нормально не удалось, поэтому оставили оригинальное «Шатуны», хотя такого понятия, как «медведь-шатун» во французском языке нет. Но сам перевод был выполнен виртуозно. Издательству «Робер Лафон» удалось преодолеть негативизм, чего не смогли сделать в «Галлимаре».

Реакция на роман была ошеломляющая, бурная, многочисленная; появились различные статьи в журналах и газетах. Ко мне стали приходить французские журналисты и брать интервью. В частности, заглянули люди из известного журнала «Актюэль», которые потом со смехом рассказывали, что подходили к нашей квартире с опаской, ожидая увидеть некую полупещеру и мужика с водкой, бородой и топором. Несмотря на то, что они шутили, их всё-таки удивила наша вполне французская квартирка – ничего зловещего. Эти люди, кстати, рассказали нам историю про одного местного журналиста, который решился на необычный эксперимент. Он продолжительное время жил с так называемыми клошарами, спал в зимних ночлежках, видел их мир изнутри, видел, как бродяг ранним утром выпускают из ночлежек на улицы. Этот журналист впоследствии написал книгу об этой жизни «на дне», которая имела шумный успех.