Воспоминания

Когда граф Буриан был снова призван на пост министра иностранных дел, вполне естественно было его стремление как можно скорее найти выход из нашего политического положения. По человечеству было совершенно понятно, что он под впечатлением ухудшающегося военного положения на западе с большим упорством стремился к миру. По моему мнению, однако, ни один из союзников не должен был выходить из рамок единого политического фронта и предлагать противнику мир. Ошибочно было думать, что от этого произойдет какое-нибудь существенное изменение для отдельного государства или для всех вместе. Турецкий великий визирь, который в начале сентября жил в Спа, относился к положению так же, как и я. Царь Фердинанд в то же время говорил, что стремления к миру его страны вне общего союза не могут приниматься в расчет. Может быть, царь догадывался уже тогда, какую незначительную роль, как сила, играет Болгария в расчетах противников.

На этом основании я не мог считать правильной австро-венгерскую попытку заключить в середине сентября сепаратный мир с Антантой. Противники отнеслись к этому совершенно отрицательно. Они слишком ясно видели наше положение, чтобы согласиться на этот мирный договор. Вопрос о дальнейших жертвах людьми не играл для них никакой роли. Опасение, что мы, немцы, скоро оправимся, если нам дадут хоть на один момент передышку, совершенно завладело умами наших врагов. Так сильно было впечатление, которое производили, а может быть, и теперь производят на наших противников наши успехи. Это дает нам право гордиться, вопреки тому что с нами случилось тогда и что еще должно было случиться.

Навстречу концу

От 29 сентября до 26 октября

Если бы в книге великой войны не было уже давно главы о геройстве немецкой армии, то она была бы начертана в нестираемых письменах кровью наших сыновей в последних ужасных боях. Как неимоверно много требовалось в эти недели физических и душевных сил от офицеров и солдат всех частей войска! Войска переходили от одной битвы к другой. Перерыва едва хватало для того, чтобы восстановить нарушенные связи, заменить недостающие части новыми, влить остатки разбитых дивизионов в другие части. Офицеры и солдаты, правда, начинали проявлять усталость, но они все же рвались вперед, если нужно было удержать вражеское нападение. Офицеры всех рангов, до самых высших чинов, боролись в первых рядах, часто с оружием в руках. Ведь приказывать оставалось только одно: «Выдержать до последних сил».

Да, «выдержать». Какое самоотречение после стольких славных дней и такого большого успеха! Для меня зрелище такой самоотверженной борьбы не уменьшается отдельными картинами упадка духа и отказа от борьбы. В такой самоотверженной борьбе, где нет чувства победоносности, сильнее должны проявляться человеческие слабости.

Для непрерывных линий не хватало сил. Сопротивление оказывают маленькие части. Только они имеют успех, потому что явно утомляют противника. Там, где не прокладывает еще путь блиндированный автомобиль, где вражеская артиллерия не умертвила еще все способное к битве, — там противник редко приступает к большим битвам. Он не бросается стремительно на наше сопротивление — нет, он постепенно внедряется в нашу разгромленную боевую линию. На этом факте я и строил свою надежду, надежду выдержать до полного изнеможения противника.

У нас уже больше нет новых сил, как у врага. Вместо Северной Америки у нас усталые союзники, которые, определенно, идут к падению. Сколько еще времени наш фронт сможет выдержать эту ужасную тяжесть? Передо мной вопрос, самый тяжкий из всех вопросов: «Когда мы придем к концу?» Если в таких случаях обратиться к великой наставнице человечества — истории, то она учит не осторожности, а смелости. Но, обращаясь к нашему величайшему государю, я получаю ответ: «Выдержать». Конечно, с тех пор, за 160 лет, времена изменились. Теперь войну ведет не навербованное войско, а весь народ, он истекает кровью и страдает. Но по существу человечество осталось тем же, со своей силой и со всеми своими слабостями. И горе тому, кто слабеет раньше времени. Я могу оправдать все, только не это!

Так на поле сражения одновременно идет еще другая борьба. Она происходит в душе человека. И в этой борьбе он одинок. Никто нам не поможет, кроме нашего собственного убеждения и совести. Ничто не поддержит нас, кроме нашей надежды и веры. Они достаточно крепки во мне, чтобы еще поддерживать других.