Воспоминания

Наконец, в речи А.И. Гучкова, напечатанной в «Новом Времени», говорилось, будто бы я был негласным инспиратором правых членов Государственного Совета и их лидера П.Н. Дурново, в их выступлениях против покойного премьера. Я заявил, что это безусловно неверно, что, я уверен, это могут подтвердить громадное большинство моих почтенных коллег всех партий Государственного Совета. Теперь А.И. Гучков говорит, что ему трудно возражать против моего отрицания, так как он, конечно, никаких доказательств к своему утверждению, что я был вдохновителем правых членов Государственного Совета, их лидера П.Н. Дурново и «реакционных, внепарламентских кругов» не имеет, но для него, «стоявшего близко к политической сцене последнего времени, была ясно видна та опытная, искусная рука, которая из-за кулис расставляла фигуры и дергала марионетками». «Во всяком случае, общность конечной цели – борьбы против нового политического строя, общность ближайших тактических задач, в числе которых первой явилось устранение того лица, которое было убежденным сторонником этого строя и стояло поперек дороги всяких реакционных политических экспериментов, эта общность явилась результатом, если не сговора, то внутреннего сродства» (моего и реакционеров).

Итак, А.И. Гучков не может представить никаких доказательств моих инспираций, а только это его догадки, его политическое чутье. Против такой аргументации трудно возражать. Я, с своей стороны, заявляю, что никогда, ни прямо, ни косвенно ни с кем ни в какие конспирации против несчастного П.А. Столыпина я не входил – и что никто не в состоянии представить доказательства противного. Это не что иное, как полицейско-политическая легенда, уже давно пущенная, отчасти из боязни моего престижа и, главным образом для того, чтобы дискредитировать своих противников.

Всему свету известно, что новый строй был провозглашен манифестом 17 октября 1905 года и очерчен законами, изданными в согласии с этим манифестом, когда я стоял во главе Императорского правительства. Всему свету не менее известно мое исключительное и ответственное участие в создании этих актов, установивших «новый политический строй». От тех убеждений, которые я тогда имел смелость и счастье высказать моему повелителю Государю Императору, я никогда не отказывался, а воспоминание об этом наполняет ныне мою жизнь и составляет мою гордость. Известно, что правые реакционеры относятся ко всему, что было сделано 17 октября и во время моего премьерства, вполне отрицательно, и свою ненависть к этим актам обыкновенно переносят на мою личность. Так как я не привык без доказательств кого-либо заподозревать, а тем паче оглашать об этих заподозреваниях, то, с своей стороны, уверен, что реакционеры, полагающие, что нужно 17 октября уничтожить, думают вполне искренно. Я их мнения не разделяю, нахожу, что то, к чему они стремятся, будет гибельно для Царя и моей родины, но их мнение я понимаю: оно искренно и ясно.

Но о каком «новом строе» говорит А.И. Гучков, за который будто бы погиб убежденный сторонник этого строя? В чем сохранились начала 17 октября, воплощенные во время моего премьерства в законы, вслед затем опубликованные? Об этом, если писать, то нужно писать тома.

Но я утверждаю, что в новом обновленном строе, защитником которого теперь является А.И. Гучков, сохранился лишь труп 17 октября, что под флагом «конституционного режима» в последние годы лишь указывали пределы Царской власти, но свою собственную власть довели до неограниченного абсолютного и небывалого произвола. Для меня такие прогрессисты не более симпатичны, чем искренние, прямые реакционеры. На эту тему, по моему особливому участию в 17 октябре, я не могу говорить спокойно. Об этом, как правильно замечает А.И. Гучков, скажет история…

В заключение же приведу следующее. Реакционеры, с одной стороны, и приверженцы погибшего премьера, с другой, возбуждают во мне те же чувства, которые я испытывал, посещая в последнее время «revues» на злободневные темы во французских театрах. Когда на сцене похитители снимают Джиоконду и оставляют вместо нее старую стену, то зрители волнуются и огорчаются, когда же похитители снимают Джиоконду и вместо нее на старую стену вешают поддельную Джиоконду, с накрашенными ланитами и обведенными глазами, то зрители возмущаются и выходят из себя…

Граф Витте

Биарриц, 30 сентября 1911 года