Воспоминания

— Знаешь ли, Некрасов, какую штуку выкинул сейчас со мною Толстой? Он сделал мне вызов.

Некрасов вскочил с кресел, и его без того бледное лицо буквально помертвело, а сиплый голос до того упал, что он шепотом проговорил:

— Тебе вызов?!

— Придумал глупейший предлог!

— Если бы даже был самый серьезный предлог, то вам стреляться невозможно! — дрожащим голосом сказал Некрасов.

— Чисто юнкерская выходка… я…

— Дело говори, а не глупости! — перебил его Некрасов.

— Ты сам посуди, кто бы из нас придал серьезное значение женской сплетне? — продолжал Тургенев.

— Господи! да говори толком! — в нетерпении воскликнул Некрасов.

— Какого ты хочешь добиться толку в женской сплетне? — горячась, отвечал Тургенев. — Черт знает из каких-то своих расчетов княгине понадобилось поссорить нас!

— Едем сейчас же к Толстому, и ты разъяснишь ему, что это сплетня.

— Нет, я не намерен лезть к человеку, который явно придрался к пустому случаю, чтобы выместить на мне свои неудачи…

— Замолчи ты, ради Христа, — опять крикнул Некрасов на Тургенева. — Я вижу, что в самом деле тебе не следует ехать, потому что ты мелешь какой-то вздор!.. Я еду один.

— Только, пожалуйста, не проговорись, что видел меня, он еще подумает, что я подослал тебя к нему. Скажи, что узнал об его вызове от моего секунданта. Я сейчас поеду к N. и буду просить его быть моим секундантом.

Тургенев сказал это уже спокойным тоном и направился к двери.

Некрасов, собрав все силы, крикнул ему: «Погоди!» Тургенев, держась за ручку двери, повернул голову и ждал, когда Некрасов подойдет к нему.

— Ты должен выкинуть из головы мысль стреляться с Толстым, ты должен пожертвовать всем, чтобы между вами не было дуэли, иначе это будет позорное преступление!

Все это Некрасов проговорил хотя и тихо, но очень энергично. Тургенев пожал плечами и отвечал ему так же выразительно:

— Ты это не мне должен говорить, а тому, кто из-за женской сплетни сделал мне вызов!

Проговорив это, он быстро повернулся и ушел. Некрасов в изнеможении сел в кресла и в отчаянии произнес:

— Боже мой, боже мой! Им стреляться!

Я подала ему успокоительных капель, но он не захотел их выпить и, быстро вскочив с места, взял свою шляпу и палку и ушел, сказав мне на ходу:

— Пожалуйста, ни слова не говорите никому из наших знакомых о вызове!

Несколько дней Некрасов провел в страшной суете; он возвращался домой до такой степени измученным и мрачным, что я ни о чем его не расспрашивала. Я узнала только, что Тургенев уехал из Парижа и что дуэль отложена.

Вероятно, вследствие сильного волнения и простуды у Некрасова сильнее разболелось горло и появилась лихорадка, но о докторе он не хотел и слышать.

Я испугалась и тайком телеграфировала о его болезни во Флоренцию к Н.П. Боткину, прося последнего немедленно приехать в Париж. Н.П. Боткин приехал и уговорил Некрасова отправиться с ним к какому-то парижскому знаменитому доктору.[189]

Некрасов возвратился от доктора в необыкновенно возбужденном состоянии и, едва войдя в комнату, сказал мне:

— Я попрошу вас довезти меня до русской границы, а там я и один кое-как могу добраться до Петербурга.

Некрасов знал, что я намеревалась брать морские ванны, которые помогли мне от мучительных страданий печени.

Боткин заметил, что парижский доктор посылает его жить на остров Мадеру.

— Так я и поеду в этот склеп, куда доктора отсылают полумертвецов, — раздражительно сказал Некрасов. — Я очень хорошо вижу, что все доктора сбывают меня с своих рук, зная, что болезнь моя неизлечима. Я не из тех малодушных больных, которых можно им дурачить посылками на излечение подальше от себя… Я хочу умереть в России! — и затем, снова обратясь ко мне, спросил:

— А во сколько дней вы можете уложить ваши чемоданы?

— Завтра к вечеру у меня все будет уложено.

— Отлично!.. Значит, и я сейчас же начну укладывать свои вещи! — сказал он.

Но я упросила его пойти прилечь.

Боткин находил, что мне не следует везти Некрасова в Петербург, а что я должна уговорить его ехать на остров Мадеру, так как парижский доктор нашел, что это единственное средство остановить быстрое развитие горловой чахотки. Но я не хотела понапрасну раздражать больного человека. Если бы даже Некрасов и согласился поехать на остров Мадеру, то, разумеется, скоро бы там соскучился и осенью вернулся в Петербург, что было бы еще вреднее для него.

Я полагала, что Некрасову необходимо опять жить в литературной сфере, которая мешала бы ему исключительно сосредоточиться на мрачных мыслях о близкой смерти.

В Петербурге он поневоле должен был приободриться духом, так как совершавшиеся в это время государственные реформы возбуждали общее одушевление, да и с литературы был снят тот страшный гнет, под которым она изнывала почти десять лет.

Вскоре по возвращении Некрасова из Парижа в Россию, вернулся из-за границы и Л.Н. Толстой и прожил у нас на даче более двух недель, потому что дорогой захворал, и ему надо было лечиться.