Несколькими неделями позднее, 19 ноября 1942 г., до Гитлера, перебравшегося незадолго перед тем в Оберзальцберг, дошли первые донесения о крупном зимнем наступлении русских, которому через два с небольшим месяца суждено было завершиться капитуляцией наших войск в Сталинграде (9). После интенсивной артиллерийской подготовки значительные силы Советов прорвали под Серафиновым (имеется в виду, Серафимович — В.И.) позиции румынских дивизий. Гитлер попробовал объяснить катастрофу презрительными отзывами о низких боевых качествах своих союзников, да и вообще преуменьшить ее масштабы. Но почти сразу же русским удалось нанести удары и по немецким дивизиям, фронт начал разваливаться.
Он расхаживал по большому залу Бергхофа взад и вперед: «Наши генералы снова повторяют свои старые ошибки. Они всегда переоценивают силы русских. По всем фронтовым сводкам видно, что у противника не хватает людского материала. Они ослаблены, они потеряли слишком много крови. Но такого рода сводки никто, разумеется, не желает принимать во внимание. Вообще! А русские офицеры имеют такую скверную подготовку, что с ними совсем невозможно организовать наступление. Мы-то знаем, что для этого нужно! Рано или поздно русский остановится — выдохся! Тем временем мы подбросим туда несколько свежих дивизий, и они снова восстановят порядок». В уединенности Бергхофа он не понял, что надвигается. Через три дня, однако, поскольку устрашающие доклады не прекращались, он поспешно выехал в Восточную Пруссию.
Еще несколько дней спустя в Ростенбурге на карте Генерального штаба я увидел Южный фронт от Воронежа до Сталинграда; на отрезке в 200 километров многочисленные красные стрелы обозначали наступательное продвижение советских войск, лишь местами прерывавшиеся небольшими голубыми кружками — это были последние очаги сопротивления остатков немецких и союзнических дивизий. Сталинград уже был в красном кольце. Почувствовав тревогу, Гитлер приказал всем другим фронтам, а также частям на оккупированных территориях, срочно перебросить подразделения на Юг, поскольку оперативных резервов совсем не было. А ведь генерал Цейтцлер задолго до краха обращал его внимание на то, что каждая из дивизий на Юге России занимает необыкновенно большие отрезки фронта (10) и что они не выдержат энергичного наступления советских войск.
Когда вокруг Сталинграда сомкнулось кольцо, Цейтцлер с покрасневшим, утомленным от бессонницы лицом настойчиво отстаивал свою точку зрения, что 6-я армия должна пробиваться на Запад. Он представил подробнейшую информацию о голодных продовольственных нормах, о нехватке горючего, из-за чего засевшим в руинах или окопавшимся в снежных полях солдатам уже не может обеспечиваться горячее питание, и это при низких температурах. Гитлер оставался невозмутимым и решительным, как если бы он хотел показать, что опасения Цейтцлера — всего лишь паника: «Отданный мной приказ о контрударе с Юга скоро деблокирует Сталинград, и положение будет восстановлено. У нас уже бывали подобные ситуации, и в конце-концов мы ими овладевали». Он распорядился, чтобы позади приготовившихся к контрнаступлению соединений уже сейчас сосредотачивались составы с продовольствием и необходимыми материально-техническими грузами, которые сразу же после прорыва кольца улучшили бы снабжение. На это Цейтцлер возражал: выделенные для контрудара силы слишком малы, — и Гитлер его не перебивал. Вот если бы им на самом деле удалось воссоединиться с прорвавшейся на Запад 6-й армией, тогда они смогли бы закрепиться южнее на новых рубежах. Гитлер приводил свои доводы, но Цейтцлер не сдавался. Наконец, когда спор длился уже более получаса, терпение Гитлера лопнуло: «Сталинград должен быть удержан. Должен — это ключевая позиция! Если мы под ним сумеем перерезать переправы русских через Волгу, мы поставим их в труднейшее положение. Как иначе они смогут доставлять хлеб из Южной России на Север?» Звучало это не очень убедительно. У меня было чувство, что Сталинград для него стал чем-то вроде символа. Дискуссия после этого спора на какое-то время была закончена.
На следующий день ситуация еще более ухудшилась. Уговоры Цейтцлера стали еще более настойчивыми. Настроение в «ситуационной» комнате было подавленным, даже сам Гитлер выглядел переутомленным и угнетенным. Снова он затребовал расчеты об объеме ежедневных поставок для поддержания боеспособности группировки в 200 тысяч солдат.