Воспоминания

Через три дня после подписания Деницем и мной нашей общей директивы относительно новой военно-морской программы, 26 июля 1943 г., я получил от Гитлера согласие на подчинение ее моему министерству. По тактическим соображениям я обосновывал это требование теми перегрузками, которые сразу же возникли в связи с программой для ВМФ и других возложенных Гитлером задач. С переводом крупных предприятий легкой промышленности на военное производство, так я аргументировал Гитлеру, нам должны быть переданы не только 500 тыс. рабочих, но и их оборудование, их административные и конструкторские штабы, т.е. они должны подключиться к реализации срочных военных программ как целостные производственные единицы. Тем временем большинство гауляйтеров воспротивились подобной реорганизации. Министерство экономики оказалось слишком маломощным, чтобы преодолеть это сопротивление, как, впрочем, забегая вперед, и я сам, что я очень скоро и вынужден был признать.

После необычайно длительной, большого круга, процедуры, по ходу которой всем причастным имперским министрам и иным инстанциям четырехлетнего плана предлагалось высказать свои замечания, Ламмерс созвал 26 августа министров на заседание в зале Имперского кабинета. Во многом благодаря великодушию Функа, который с «мужеством и юмором произносил свою собственную надгробную речь» (нужен комментарий — В.И.), удалось добиться единодушия в том, что впредь в ведение моего министерства передается все военное производство. Волей-неволей Ламмерс должен был пообещать информировать Гитлера через Бормана об этом решении. Еще через несколько дней Функ и я поехали в ставку фюрера, чтобы заручиться его окончательным одобрением.

Велико же было мое удивление, когда Гитлер в присутствии Функа прервал мои пояснения к закону и раздраженно заявил мне, что он должен пресечь дальнейшие комментарии. Всего несколько часов тому назад Борман предостерегающе обратил его внимание на то, что я попытаюсь сегодня склонить его к подписанию документа, который не согласован ни с Имперским министром Ламмерсом, ни с рейхсмаршалом. Он не позволит подобным образом втягивать себя в наши сопернические игры. Когда же я попробовал разъяснить, что Ламмерс в полном соответствии со своим рангом Имперского министра заручился согласием статс-секретаря Геринга по четырехлетке, он снова и необычно резким образом оборвал меня: «Я счастлив, что по крайней мере в лице Бормана у меня есть верный Экехарт» (нужен комментарий — В.И.). В словах недвусмысленно слышалось обвинение в намерении ввести его в заблуждение.

Функ передал этот эпизод Ламмерсу. Из ставки мы направились навстречу Герингу, который в своем салон-вагоне направлялся туда из своего охотничьего заповедника в оминтенской пустоши. Поначалу Геринг был в раздражении; совершенно очевидно, ему дали тоже одностороннюю информацию и предостерегли от нас. Но благодаря любезному красноречию Функа все же удалось, в конце концов, сломать лед и пройтись пункт за пунктом по всему проекту закона. Геринг, казалось, со всем согласился, после того как было добавлено предложение: «Полномочия рейхсмаршала Великой германской Империи в качестве уполномоченного за четырехлетнего план сохраняются в полном объеме». Ограничение для реальной практики совершенно несущественное, тем более, что большинство важнейших разделов четырехлетки все равно через «Центральное планирование» уже управлялись мной.

В знак своего согласия Геринг подписал наш проект и известил Ламмерса по телеграфу, что теперь все возражения сняты. После этого и Гитлер был готов подписать законопроект, который и был ему представлен 2 сентября. Из Имперского министра по производству вооружений и боеприпасов я стал Имперским министром по производству вооружений и военной продукции.

Интрига Бормана провалилась. Я на прием к Гитлеру не просился, предоставив ему самому обдумать, действительно ли в данном случае Борман верно ему служил. По моему опыту мне казалось разумнее не разоблачать перед ним маневр Бормана и не ставить Гитлера в неловкое положение.

Подобные открытые и скрытые противодействия против расширения сферы моего министерства, несомненно, исходили от встревоженного Бормана. Борман не мог не понимать, что я нахожусь за пределами его круга власти и сосредоточиваю все больше силы в своих руках. Кроме того, по роду деятельности я установил товарищеские отношения с руководством армии — с Гудерианом, Цейтцлером, Мильхом и Деницем. Да и в самом тесном окружении Гитлера мне были ближе те, кто недолюбливал Бормана — адъютант от сухопутных войск при Гитлере генерал Энгель, адъютант люфтваффе генерал фон Белов, а также не в последнюю очередь адъютант от вермахта генерал Шмундт. Тесно со мной был связан и постоянный врач Гитлера д-р Карл Брандт, считавший Бормана своим личным врагом.