Воспоминания

Тогда как архитекторы, как правило, наносят на бумагу варианты различных идей, отбирая из них наилучший, для Гитлера было характерно, что он первое же пришедшее ему в голову решение без каких-либо долгих колебаний, интуитивно, считал окончательным и только ретушью старался подправить очевидные огрехи.

Старый дом сохранился внутри нового. Оба жилых помещения были соединены большим проходом — в итоге возникла крайне неудобная для приема официальных посетителей планировка. Сопровождавшие их лица должны были довольствоваться неуютной передней, которая одновременно служила проходом к туалетам, к лестничной клетке и большому залу-столовой.

Когда у Гитлера проходили ответственные совещания, то его личных гостей отправляли в ссылку на верхний этаж. А так как лестница вела в переднюю к жилой комнате Гитлера, то необходимо было выяснять у «передовых постов», можно ли пройти через помещение и отправиться на прогулку. Предметом особой гордости Гитлера было знаменитое огромное опускавшееся окно в гостиной. Через него открывался вид на Унтерсберг, на Берхтесгаден и на Зальцбург. По какой-то странной фантазии прямо под этим окном Гитлер разместил гараж для своего автомобиля, и при неблагоприятном направлении ветра в помещение врывался резкий запах бензина. Такая планировка была бы завернута на семинарском занятии любого высшего технического учебного заведения. С другой стороны, как раз такие промахи придавали Бергхофу выраженную индивидуальность: он сохранял невзыскательность дома, предназначенного для отдыха после рабочей недели, но только масштабно возведенного в какую-то сверхстепень.

Все предварительные калькуляции были далеко превзойдены, и Гитлер был в некотором замешательстве: «Я уже вчистую снял все со своего счета, хотя я получил от Аманна займ в несколько сотен тысяч. И все же, как мне сегодня сказал Борман, денег не хватает. Издательство предлагает мне деньги, если я разрешу издать мою вторую книгу 1928 г. (2). Но я страшно рад, что этот том не был опубликован. Какие политические проблемы это бы мне сегодня создало! Правда, я одним махом вышел бы из финансовых затруднений. Только в качестве задатка Аманн обещает миллион, а в целом это принесло бы мне многие миллионы. Может быть, позднее, когда я продвинусь дальше. А сейчас это невозможно».

И так он, добровольный узник, сидел у окна с видом на Унтерсберг, с которого, согласно сказанию, император Карл Великий, все еще спящий могучим сном, в один прекрасный день начнет дело возрождения своей империи во всем ее величии. Разумеется, Гитлер усматривал прямую связь со своей собственной персоной: «Вон поглядите на Унтерсберг там внизу. Не случайно, что мое жилище находится прямо напротив него».

Борман был связан с Гитлером не только своей строительной активностью вокруг Оберзальцберга; одновременно он добился большего — взять под свой контроль управление личными финансовыми средствами Гитлера. Даже штат личных адъютантов Гитлера попал в зависимость от его благорасположения, еще более того — от него зависела и любимая женщина фюрера, как она сама мне в этом призналась: Гитлер поручил ему удовлетворять ее скромные потребности.

Гитлер был самого высокого мнения о финансовых талантах Бормана. Однажды он рассказал, как в очень трудный для партии 1932 год Борман оказал ей очень важную услугу, введя обязательное страхование от несчастных случаев при исполнении партийных обязанностей. Поступления в эту страховую кассу оказались значительно выше, чем выплаты, и партия могла использовать свободные деньги для других целей. Не меньшие заслуги числились за Борманом и после 1933 г., когда ему удалось окончательно избавить Гитлера от забот о деньгах. Он открыл два щедрых источника: вместе с лейб-фотографом Гофманом и его приятелем, министром почт Онезорге, они сообразили, что Гитлер как лицо, изображенное на почтовых марках, сохраняет права собственности на свой портрет и, следовательно, — на денежное возмещение. Процент от общего оборота хотя и был установлен минимальный, но поскольку голова Гитлера красовалась на марках всех достоинств, в частную шкатулку, которой распоряжался Борман, потекли миллионы.

Другим источником, открытым Борманом, стало учреждение фонда «Пожертвования германской просышленности Адольфу Гитлеру». Без лишних слов немецким предпринимателям, недурно зарабатывавшим на экономическом подъеме, было предложено выразить свою признательность фюреру добровольными взносами. Поскольку подобные мысли шевелились и в головах некоторых иных высших партийных деятелей, Борман подстраховался особым постановлением, которым закреплялась его монополия на сбор подобных пожертвований. Он был, однако, достаточно умен, чтобы какую-то часть поступлений распределять «по поручению фюрера» среди других партфункционеров. Дотации из этого фонда получал практически каждый обладавший в партии властью. Рычаг, регулировавший уровень жизни различных рейхс— и гауляйтеров, был хоть и невидимым, на деле он, однако, давал в руки Бормана больше реальной власти, чем у кого бы то ни было в партийной иерархии.