– Возможно, ты права, – сказал Альберехт, – Эрик верен своему долгу. Свой дом, свое дело и свою жену он не может просто взять и бросить, он просто никогда не решится на такое. Может быть, мы переоцениваем опасность. Даже немцам не под силу арестовать всех.
– Самые опасные материалы лежат сейчас на дне канала Ниуве Ватервег.[45]
– Я тоже верен долгу, Мими, я тоже. Можешь считать это ограниченностью, но если бы я был другим, то меня, наверное, уже не было бы в живых. Или я валялся бы в канаве.
Мир. Ему на секунду показалось, что он перестал бороться с собой, смирился, как обычно происходит в таком случае, при удобном сочетании полуправды и лжи.
Мими сказала:
– Подумай о тех ужасных вещах, которые могли бы произойти, но не произошли. Бомба, взорвавшаяся рядом с твоим домом, шальная пуля. Это удача в чистом виде, что ты вышел из здания суда как раз перед тем, как его разбомбили. И ты правильно сказал: немцы не смогут арестовать всех, кто нехорошо отозвался о Гитлере.
– Думаю, так оно и есть.
– Мы с Эриком, возможно, не в такой уж большой опасности. А вот ты…
– Для меня было главным поехать вдогонку Сиси.
– Серьезно? Если бы тебе это удалось, то мы бы сейчас тут не сидели и не разговаривали. Мне было бы жалко. Но я считала, что ты хотел уехать из-за дела Ван Дама. Как думаешь, фашисты захотят посадить тебя за то, что ты потребовал освободить от судебного преследования журналиста, оскорбившего Гитлера?
– Думаю, это зависит от того, что решит судья, признает он Ван Дама виновным или же нет.
– А не лучше ли было бы с самого начала прекратить преследование? Ты не мог сразу закрыть дело или как это называется?
– То-то и оно. Человек никогда не знает, какое решение окажется правильным. Я не закрыл дело против Ван Дама только потому, что не хотел давать немцам повода на нас напасть. А то они бы сказали: в этой стране нашего фюрера высмеивают безнаказанно. Изначально я собирался потребовать для него четыре года тюремного заключения, чтобы фрицы на нас не напали и Сиси могла спокойно жить у нас в стране. Но когда Сиси все равно уехала, я пожалел о своем намерении и потребовал освобождения от преследования.
– Это было еще до оккупации. А теперь, когда немцы нас победили, ты снова можешь жалеть о том, что не потребовал для Ван Дама тюремного заключения.
– Вот уж о чем я не буду жалеть, – ответил Альберехт, – и надеюсь, что судьи тоже проявят смелость и не назначат ему наказания.
Мими ненадолго притихла.
– Другого ответа я от тебя не ожидала, – сказала она.
Что это задумал Эрик?
Он выставил сигнал левого поворота и выехал на середину дороги. Альберехт последовал его примеру, хотя его кольнуло чувство беспокойства. Вскоре он увидел, куда собирается свернуть Эрик. У начала этого проезда стоял красный дорожный знак с белой полосой, сообщавший, что въезд сюда запрещен.
– Что это Эрик собирается сделать? – закричал Альберехт и нажал на гудок.
Не переставая сигналить, он ехал следом за Эриком.
– Это Марельский проезд. По нему запрещено двигаться в этом направлении, – воскликнул Альберехт.
– Эрик наверняка хочет посмотреть, как дела у Лейковичей.
– Но ведь здесь может быть встречное движение! Это полная безответственность!
Альберехт не переставал гудеть до тех пор, пока у «дюзенберга» не загорелись стоп-сигналы.
Сам он тоже остановился и открыл дверцу.
– Да ладно, пусть едет, – сказала Мими, – какая разница, здесь вообще нет транспорта.
Но Альберехт уже бежал вперед.
– Эрик, с этой стороны сюда нельзя въезжать, нельзя!
– Почему?
На лице Эрика играла ироническая улыбка, в полутьме казавшаяся жутковатой, а дыхание пахло алкоголем.
У Альберехта, ухватившегося за дверцу с открытым окном рядом с Эриком, появилось ощущение, что он просит о чем-то в окошке кассы.
– Здесь одностороннее движение, – сказал он, – ты что, не видел знака при въезде?
– Ну и что? – спросил Эрик. Его нога в шутку пританцовывала на педали газа, мотор угрожающе рычал.
– Там знак…
– Брось ты, здесь никто не ездит. Нас не увидит ни одна собака, а у полиции хватает других забот.
– Так и есть, Берт, – рассмеялась Герланд, – и ты это по себе знаешь.
– Это может привести к несчастному случаю. Я не хочу. Проехать по шоссе до другого въезда займет меньше пяти минут, а Лейковичи живут все равно ближе к тому концу.
– Знаешь что? Поезжай-ка ты по шоссе. До скорой встречи!
Эрик включил сцепление и уехал. Альберехт вздохнул. Холодный ночной воздух со слабым запахом бензина прогнал из носа запах алкоголя. Альберехт сунул руку в карман, достал коробочку с мятными пастилками. «Как смешно, что я не могу избавиться от этой привычки, – думал он, – и что я всегда об этом думаю, когда кладу в рот пастилку». Он сразу же разжевал мятный кружочек и вернулся к своей машине. Синий свет фар упал ему на ноги. У горизонта все еще смутно виднелся горящий Роттердам. Отсветы огня, падавшие на дым, висевший над городом, освещали небо, подобно северному сиянию. Между тем уже взошла луна.
– Нет, Мими, я здесь не поеду. Я знаю, что это запрещено.