Воспоминания ангела-хранителя

– Правда?

– Клянусь. Там было написано Альбрахт или что-то в этом роде. В общем, Альбрахт. Фамилия, фигурировавшая в платежной ведомости британской разведки. Они всё проверили.

Альберехт достал носовой платок и вытер лоб. Напряжение прошло, и он разговорился.

– B. Alberecht было бы мало правдоподобно. При крещении мне дали имена Simon, Christian, Hendrik, Urbaen, Bert. Получается S. C. H. U. Bert. Шуберт. Понимаешь, так захотелось моей матушке.

– Имя, составленное из инициалов, – улыбнулся Бёмер, – да, действительно.

Бёмер подсел к костру, и Алевейн, немного успокоившийся, пошел в дом, чтобы принести ему рюмку.

Альберехт поспешил к машине. Голоса за спиной, отблески в небе, винные пары в носу, сухие-пресухие ладони. Ренсе нет в списке. Наша семья благополучно пережила войну. Никто из друзей и знакомых не пострадал.

И я напомнил ему строчку из стихотворения благочестивого поэта XIX века, которое они должны были читать в школе:

«Но более всего страдает человек, грядущего страданья опасаясь».[46]

Было уже далеко за полночь, по улице еще двигались люди, но уже намного меньше, чем раньше. Фонари светили, как ни в чем не бывало. В тех домах, где люди еще не спали, горело электричество. Нигде никаких выстрелов, никто не бегает и не кричит. Казалось, будто никакой войны вообще никогда и не было.

Столько переживаний – и всё зря. Бедный Ренсе со своими Ренсерозами и Лазуренсами. Его картины гроша ломаного не стоят, но это все, что у него есть. «Надо спешить, – думал Альберехт, – надеюсь, я еще успею, надеюсь, он их еще не выбросил в канал и не сжег».

Превышая разрешенную скорость, легко управляя машиной, чувствуя себя хозяином положения, как бывает только с пьяницей, когда он сделает уступку своей жажде, но не слишком большую, Альберехт мчался по улицам на своей маленькой машинке, внезапно наполнившей его умилением. Ах ты шустрый озорник, ты отвозишь меня всюду, куда надо. Я прощаю тебе, что ты убил Оттлу. Ты не виноват, ведь это я сидел за рулем.

Шины скрипели на поворотах, он ехал вперед и вперед и остановился, взвизгнув тормозами, перед домом Ренсе, позади его «форда».

Альберехт громко захлопнул за собой дверцу, для того чтобы предупредить Ренсе о своем приезде, так как воображал, что брат узнаёт этот звук издалека. Свистнул. Почувствовал, что с головой что-то не то, не как обычно. Потрогал ее руками и теперь только обнаружил, что забыл надеть шляпу. Свистнул еще раз и посмотрел вверх. Несколько шагов, и он уже стоит на тротуаре перед дверью и звонит. Через окошечко в двери Альберехт увидел, что наверху лестницы горит свет.

Дверь открылась почти мгновенно. Альберехт вошел и посмотрел вверх. Там на лестничной площадке стояли три или четыре человека. Он никак не мог их узнать, как ни вглядывался; оттого что приходилось задирать голову, у него зарябило в глазах.

– Паула, это ты?

Глупый вопрос, на который не последовало ответа. Альберехт встал на нижнюю ступеньку лестницы и крикнул:

– Паула! Ренсе нет в списке. Ему нечего бояться!

– Паула? – спросил женский голос, не принадлежавший Пауле.

Альберехт начал подниматься по лестнице.

– А где же Паула? Ренсе нет в списке гестапо. Это была ошибка. Я приехал им рассказать. Я его брат. Я так за него рад! Это была ложная тревога. Ренсе!

Тут Альберехт услышал, как женщина разразилась рыданиями и произнесла, всхлипывая:

– Паула в больнице. Ренсе повесился.

СЛОВНО боясь упасть, Альберехт обеими руками хватается за перила. Не может сделать больше ни шага. Не может сказать ни слова, в голову не приходит ни одной мысли.

Зачем ему разговаривать с совершенно незнакомыми людьми?

В этот миг ему показалась, что жизнь его выключили, что она больше не течет в будущее, а только капает, словно вода из плохо закрывающегося крана.

Не говоря ни слова, он разворачивается на узкой ступеньке, на скользком кокосовом коврике, спускается. Никто его ни о чем не спрашивает. Единственное, что он слышит, это приглушенный разговор наверху лестницы. Лает собака. Вернувшись к входной двери, он открывает ее за веревочку, выходит на улицу и как можно осторожнее закрывает за собой.

С ощущением, что вот-вот рухнет на землю, доходит до машины, садится, заводит мотор и уезжает. Мотор странно воет, и хотя он вжимает педаль газа до самого пола, машина двигается со скоростью инвалидной коляски.

– Проклятье! – кричит он.

Альберехт отпускает педаль газа и вжимает ее снова, но мотор по-прежнему воет, машина по-прежнему идет со скоростью 25 километров в час.

Из сострадания я положил его руку на рычаг переключения скорости, и тогда он понял, что забыл переключить скорость и едет на второй. Он переключил скорость, мотор перестал выть, машина поехала нормально.