Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой

Между тем, начались порядочные морозы и стал выпадать снежок; был конец октября. В Тюмени, где я дала два концерта приходилось позаботиться о возке, потому что санная дорога устанавливалась. Приискать для меня возок было дело нелегкое; чтобы сохранить мой голос в холода, которые должны были все усиливаться, надо было приискать возок с наибольшими удобствами. Но когда судьба начнет покровительствовать человеку, то ему удается все, — так было и в этом случае. Мне сообщили, что продается сделанный для выставки в Москву, но опоздавший на нее какой-то особенный возок. При осмотре, он оказался просто чудом по удобству и по отделке. Сверху он был обтянут лосиной кожей, окна опушены медведем; двойные отводины, сделанные таким образом, что возок не мог опрокинуться; внутри обит синим репсом; ручки, крючки, кнопки из слоновой кости; внутри два фонаря и зеркало; рамы двойные. Одним словом, я нашла всевозможные приспособления для удобства и предохранения от холода, как будто возок был заказан нарочно для меня. Стоил он 350 рублей. Тарантас мой приняли за 150 рублей, так что мне пришлось доплатить всего 200 рублей. В Иркутске же, когда я приехала туда и возок оказался мне ненужным, мне дали за него, не спрашивая цены, 750 рублей.

Выехав из Тюмени в таком роскошном возке по первопутку, я благополучно приехала в Омск. Генерал-губернатором Западной Сибири был тогда генерал-адъютант Казнаков. Я сделала всем визиты и получила их обратно. В это время здесь происходило открытие театра. Генерал-губернатор ввел меня в свою ложу и этим обратил общее внимание на меня.

После второго акта раздавались афиши на мой концерт и того, кто раздавал их, буквально сбили с ног. В афишах было сказано, что билеты можно получать на следующий день с 9-ти часов утра в гостинице, где я остановилась. С 8-ми часов публика уже осадила гостиницу и произошла страшная давка.

Я дала шесть концертов. В последний, для прощанья, я назначила между прочими вещами мазурку Контского и из «Жизни за царя» — «Бедный конь в поле пал» — из четвертого акта. В Омске было очень много ссыльных поляков и они так обрадовались, услышав свой национальный танец — мазурку, что устроили мне целую овацию. Во втором отделении, когда я стала петь из «Жизни за царя» со стороны русских явилось как будто соревнование в выражении восторга, и я должна была повторить всю арию по требованию публики. Не помню, чтоб когда-нибудь еще принимали меня с таким восторгом; зала буквально дрожала от рукоплесканий и криков.

В промежутках между концертами я была приглашаема на разные вечера к тамошней аристократии.

Проводы мои из Омска были самые радушные. Мне надавали, по обычаю сибиряков, целую массу провизии на дорогу. Кадку замороженных щей по тарелкам, так что можно было удобно разогревать их, пельменей, жареных пулярдок, разных вин, и много другого в этом роде, так что некуда было класть. Гостеприимство сибиряков как в этом, так и в других отношениях, выразилось в полной силе.

По выезде моем из Омска, пошел сильный снег с ветром и на следующей же станции ямщики советовали мне повременить: «Такой снег, — говорили они, — и видно что-то готовится, а ехать степью, где только один кустарник». Но я очень торопилась, хотелось подвигаться все дальше и дальше и так как я была не одна, а со спутником, то и решилась ехать. Возок был запряжен четверкой лошадей, переезд предстоял в 26 верст. Ехали, ехали, вдруг останавливаемся на половине дороги. Ямщик хлещет лошадей, возок ни с места. С четверть часа бился он таким образом, наконец, подходит, отворяет дверцу и говорит: «Вылезай барин и барыня». Мы самым покорным образом исполнили его требование. Ветер валит с ног, снег засыпает глаза, ураган страшный, метет так, что на аршин от себя ничего не видно. Далее последовало новое приказание ямщика: «Ты барин держи вожжи, я буду хлестать лошадей, а ты барыня иди сзади подпирай возок». Мы беспрекословно исполнили его приказание, думая, что все это, наконец, поможет. Но не смотря на все старания, мы не двигаемся с места. Насколько теперь это кажется смешным, настолько тогда было печально. Мы спрашиваем, что теперь делать? Ямщик, не желая даже отвечать, поступает самостоятельно: откладывает лошадей, садится на одну из них, других берет за повод и объявляет, что приведет новых лошадей с людьми, чтобы стащить возок. Таким образом, мы остались одни среди степи и в величайшем страхе, тем более, что, как мне было известно, местные киргизы не редко нападали на проезжающих, пользуясь подобными случаями. Но делать было нечего, надо было покориться необходимости и ждать.