Тут уж она подает признаки жизни. Через двадцать минут, предварительно протерев все, к чему прикасались, мы покидаем злосчастную квартиру. Улица встречает нас прохладой и вечерним дождем. Редкие прохожие торопятся добраться до своих уютных домов. На нас никто не смотрит. И, слава богу! Провожаю Ленку до квартиры.
— Ну, чего ты?! Заходи!
С нами тяжелая сумка, набитая долларами. Нужно было бы купить что-то на ужин. День был бурным, потрачено много калорий.
— Я понимаю, — начинает Ленка, — что не имею права теперь даже на небольшие комиссионные…
— Прекрати, — поморщился я, — возьми, сколько надо.
Она смотрит недоверчиво — не вздумалось ли мне пошутить от усталости? Однако, мне не до шуток.
— Возьми, — говорю. — Я даже не буду смотреть, сколько ты возьмешь, — я отворачиваюсь и слышу, как Ленка давиться рыданиями.
— А я… дура… я… тебя хотела… прости… — однако рыдания не мешают ей взять деньги, вероятно несколько пачек, хотя меня это и не интересует.
— Ну, взяла? — спрашиваю.
— Взяла…
— Слава богу. Теперь слушай: скоро приезжает Наташка с детьми, видеться мы с тобой не будем… ну, или очень редко… Запомни — попытаешься как-то указать на меня — смерть тебе!
— Я знаю, знаю… ты был таким страшным… и таким сексуальным…
— Тебя, очевидно, вызовут в ментуру, — продолжаю я, игнорируя последнее замечание, — будет следствие. На тебя, конечно, выйдут — связь с убитыми… с одним — недавняя, с другим — давнишняя, — Ленка опускает голову и занавешивается волосами.
— Откуда ты…
— Не важно… — но для пущего эффекта добавляю, — да я про тебя все знаю! — Ленка смотрит с ужасом.
— Ладно, продумай, что ты будешь говорить. Лучше всего, конечно — вообще, мол, ничего не знаю! Словом, посоображай. А мне и без этого забот хватает.
Она сидит, все так же потупясь. Интересно, куда это она так быстро сунула деньги?
— Ладно, я пошел, — говорю и уже в дверях, обернувшись, добавляю:
— А здорово мы сегодня потрахались!
Глава 8
Когда остаешься один в большом доме, поневоле становится грустно. А мне пришлось остаться одному и именно в большом доме. Кончилось лето, начинался учебный год, детям нужно было учиться. Именно поэтому они… уехали в Англию. Сейчас стало модно отправлять детей учиться именно в Англию. Чем там лучше, чем, скажем, во Франции, я не знаю. Но все, почему-то предпочитают Англию! Наташка, естественно поехала их сопровождать. Ну и пожить там, некоторое время, что тоже вполне естественно — не оставлять же детей одних на неизвестном острове. Короче, взяв с меня слово как можно быстрее закончить тут все дела и приехать к ним, моя семья надолго испарилась. А, может, действительно поехать жить в Англию? Купить домик на знаменитой Бейкер-стрит, и жить, как доктор Ватсон, который жил, как известно, на скромную пенсию отставного врача. Я, правда, мог себе позволить жить не так скромно. Впрочем, Ватсона, естественно не было, как не было и его знаменитого друга, но эти персонажи, право слово, могли бы уже и материализоваться, настолько часто их тревожит кино и телевидение.
Но нет, «на берега туманного Альбиона» я пока не поеду. «На берега туманного Альбиона» — именно так выражались все писатели, кто хоть раз упоминал об Англии.
Прежде всего, мне было ночное видение поселиться в хорошем коттедже и ждать указаний. Очевидно, идет процесс подготовки дальнейшего получения обещанных денег. Ну, а, кроме того, мне захотелось побыть одному, захотелось погрустить, походить в задумчивости по комнатам, никуда не торопится, посмотреть телевизор, побродить в интернете. И еще одно — меня неудержимо тянет вновь открыть тетрадь Вадима. Очевидно действие отвращения, насланного Кураторами, закончилось. Пока я держусь — не хочу лишаться всего того, что имею, а также того, что буду иметь. Но сколько я смогу продержаться — не знаю. Можно, конечно, уничтожить тетрадь. Поступить по принципу одного из вождей, коими так изобиловала наша бедная страна. В самом деле: есть тетрадь — есть проблема, нет тетради — нет проблемы! Но еще в юности, почти выучив наизусть известное произведение известных писателей, я понял — нельзя уничтожать вещи, которые, вероятно, имеют огромную ценность, ибо это будет необратимый поступок! Писатели, как все гении, не повторяли гениальные мысли дважды, но я накрепко затвердил: не совершай необратимых поступков. Поступков, о которых можешь впоследствии пожалеть.
Поэтому об уничтожении тетради не могло быть и речи. Она лежала в одном из скрытых сейфов и ежедневно искушала мою неокрепшую душу.