Воспоминания Элизабет Франкенштейн

Не могу припомнить, чтобы предложение леди Каролины уехать с ней вызвало у меня малейшие колебания. Вряд ли мною руководило что-то иное, кроме детского инстинкта, но он меня не обманул. Я мгновенно поверила этой странной даме. Первый раз в жизни я почувствовала себя среди людей одной со мной крови и родовитости. Кроме того, сердце говорило мне, что эта женщина в некотором смысле, который я и сейчас не могу выразить словами, моя духовная мать – заботящаяся больше о моей душе, нежели о моем теле.

Как в моей жизни появился Виктор

Пока мы ехали к ней домой, леди Каролина рассказала мне о других своих детях, двух мальчиках, которые, уверяла она меня, с радостью примут меня как сестру. Эрнесту, младшему, было почти столько, сколько мне; она сказала, что он покажется мне робким и что к нему нужно относиться с большим снисхождением. Я так и делала; это был молчаливый и замкнутый мальчик, туповатость которого доставляла огорчение родителям. Пугливый, слабый умом, он не отходил от матери, когда она бывала дома. Стоило ей появиться, он бросался к ней и утыкался носом в ее юбку, как дрожащий от страха щенок. С самого начала Эрнест со своей чрезмерной потребностью в материнском внимании завидовал тому, какое место я заняла в семье, и эта детская ревность со временем переросла во враждебность, которую он испытывал ко мне всю жизнь. В его глазах я всегда оставалась цыганским подкидышем, который украл у него любовь матери. Брат его был на два года старше и настолько отличался от него, что впору думать, будто они от разных родителей. В вечер нашего приезда я была слишком сонной, чтобы рассмотреть его, но утром он появился, едва я проснулась. Потрясение, испытанное мною от этой встречи, до сих живо в моей памяти.

Когда мы подъехали к стоявшей на берегу озера вилле баронессы, уже опустилась ночь, и меня сморил сон. Я совершенно не помнила, как поджидавшие слуги перенесли меня в дом. В первую ночь в новом моем доме меня уложили на диван в спальне леди Каролины – немытую и в нищенских лохмотьях. Я спала крепко и долго и проснулась только к полудню. Я открыла глаза, и мне предстало самое ужасное зрелище, какое только можно вообразить: лицо, покрытое кровавыми ранами. Выпученные глаза с яростью смотрели на меня. Вокруг головы торчали перья. Существо воздело руки – на месте ладоней было что-то похожее на лапы с когтями. В голове пронеслось: «Человек-птица!» (Который лишь позже стал являться мне в кошмарах.) Я села в постели и в испуге завизжала.

К моему удивлению, чудовище, стоявшее передо мной, разразилось смехом. Мальчишеским смехом!

– Non aver paura, piccola ragazza! – запинаясь, скомандовал он по-итальянски. – Non ti faro male [7].

– Ты настоящий? – спросила я.

– Конечно. Вот. Видишь? – И он потянулся когтями к моему лицу.

Я отшатнулась и снова завизжала. Но уже появилась баронесса.

– Прекрати! – крикнула она, оттаскивая от меня чудовище. – Неужели не видишь, что ты пугаешь ее? – Она села ко мне на диван и прижала меня к груди, – Не бойся. Это Виктор. Помнишь, я рассказывала тебе о нем вчера вечером по дороге сюда?

– Он так выглядит? – спросила я.

– Конечно нет, – сказал мальчишка, – Неужели не видишь, что это просто…

Он запнулся, подыскивая нужное слово, и перешел наконец на французский.

– Да, – сказала баронесса, – Виктор просто играет. Не нужно пугаться. Подойди ко мне, – велела она сыну, – и сотри с лица этот ужас. – Мальчишка тут же принялся стирать грим, снял перчатки с когтями. – Теперь выслушай меня внимательно, Виктор, – продолжала баронесса. Помню, каким серьезным стало его лицо, когда мать заговорила с ним, переводя каждую свою фразу с французского на итальянский, чтобы я могла все понять. Сквозь следы отвратительного грима на лице Виктора ясно читалось глубокое уважение к матери, – Элизабет будет тебе сестрой – и, надеюсь, больше чем сестрой. Она – мой самый большой подарок тебе, сокровище, не имеющее цены. Ты, наверное, не понимаешь, что я имею в виду под этим, но со временем, полагаю, поймешь. Она предназначена тебе, чтобы ты любил и берег ее, как свою подругу сердца.

Виктор обернулся и посмотрел на меня долгим испытующим взглядом. Я чувствовала, что краснею от смущения, ибо еще меньше его понимала, что леди Каролина хотела этим сказать. Наконец она вложила мою руку в его.

– Знай, я буду защищать тебя, – сказал мальчик под одобрительный кивок матери, торжественно, словно приносил клятву, – Буду защищать тебя всегда, маленькая Элизабет.

– Ты меня не защищал. Ты меня пугал, – возразила я, прижимаясь к баронессе.

Краска стыда залила его лицо, но он мгновенно взял себя в руки.

– А, это! Это просто игра. Хотел тебя рассмешить.

– Я подумала, что это он убил мою маму, – прошептала я леди Каролине, укрываясь в ее объятиях.

– Что она такое говорит? – закричал искренне возмущенный Виктор. – Убил ее маму? Что это значит?

– Человек-птица, – только и могла я сказать, – Человек-птица! Человек-птица!