Воспоминания Элизабет Франкенштейн

– Женщины так часто гордятся своей внешностью – словно это их заслуга. А она дана нам – и ты, надеюсь, это усвоишь, – чтобы породить тщеславие и разделить нас, красавиц и невзрачных. Со временем все женщины, даже самые прекрасные, теряют красоту плоти. Значит ли это, что мы должны жить в постоянном страхе? Но все же благодарю тебя, дорогая. Теперь слушай внимательно. – Она поискала в сумке и достала крохотное зеркальце, – Теперь представь, что я твоя няня и учу тебя ухаживать за своим телом.

Она заставила меня широко раздвинуть бедра и поднесла зеркальце так, чтобы я могла видеть свое лоно, как не видела прежде. Вместе мы разглядывали это укромное место. Франсина, касаясь пальцем там и здесь, называла различные его части; меня страшно смутило бы подобное исследование, если бы Франсина не делала этого с видом учительницы, будто у нас был урок географии! Однако это было мое тело, которое я изучала, словно неведомую землю.

– Знаешь, что тут у тебя? – спросила она и положила палец на нежную выпуклость впереди. Потом принялась легко поглаживать ее, пока по моим бедрам не пробежала знакомая дрожь.

– Да, – призналась я. – Иногда я трогала себя тут.

– И было приятно?

– Да… но я думала, что, наверно, не должна этого делать.

– Да? Кто сказал тебе это?

– Прежняя мать, Розина… до того, как я приехала сюда. Как-то она увидела, что я трогаю себя там, когда меня купали. Она схватила меня за руку и сказала, что этого делать нельзя.

– А она объяснила, почему нельзя?

– Сказала, что если буду этим заниматься, по лицу пойдут прыщи и все будут считать меня дурнушкой. А еще сказала, что мужчины станут презирать меня и не захотят за мной ухаживать.

– Глупости! – воскликнула Франсина со смехом. – Есть же еще женщины, которые верят в такое! Я тебе покажу, для чего это существует.

И, став против меня, показала несколько способов ласкать то, что ей нравилось называть жемчужиной, потому что это и впрямь пряталось, как жемчужина в складках устрицы.

В тот день я впервые получила предельное наслаждение от своего тела, не испытывая ни стыда, ни страха. Узнала, какие позы принимать и как дышать, чтобы ощущения были острей, и способы почти бесконечно продлевать наслаждение. Франсина дала мне масло, которое, казалось, еще больше повышало возбуждение, и горький ликер, нескольких капель которого хватило, чтобы надолго погрузиться в блаженное состояние… не могу сказать, сколько оно длилось. Наслаждение стало менее острым, зато ярче были картины, чудившиеся мне.

– О чем ты думаешь? – поинтересовалась Франсина, когда в голове у меня несколько прояснилось.

Поколебавшись, я ответила:

– О Викторе… Я представляла, что это он ласкает меня.

– Когда-нибудь такое произойдет, если научишь его.

– А это хорошо – если мужчина будет трогать меня, как ты?

Франсина улыбнулась, однако сквозь ее улыбку сквозила грусть.

– Не просто хорошо; это чудесно, восхитительно. Но некоторых мужчин это не интересует. Увы, у них странное представление о женщинах, даже о собственных женах. Они думают, мы годимся лишь на то, чтобы рожать детей, что любовь не приносит нам наслаждения, – иначе бы не вынуждали нас так поступать. Вот почему… иногда женщины ласкают друг друга – как я тебя сегодня.

– А может, это нехорошо, когда женщины делают это?

– Думаешь, то, что мы делали, нехорошо?

– Нет…

– Я была уверена, что ты так не думаешь, иначе воздержалась бы. Я верю: то, что женщины делают из любви и душевной доброты, желая доставить друг другу удовольствие, не может быть дурно. Но еще раз предупреждаю: есть люди, которые не одобряют подобных вещей. Они назвали бы их противоестественными. Однако, если женщина живет без любви, с ощущением стыда и отчаяния и не ведает, какой источник наслаждения скрывается в ее теле, – это, по их мнению, «естественно».

– Можно мне научить Виктора тому, чему ты научила меня?

– Ах! Не в моей воле что-либо разрешать или запрещать. Ты должна спросить леди Каролину. У нее наверняка собственные планы, в которые она посвятит тебя в свое время. Но умоляю, пока она сама не заговорит с тобой, будь осторожна, дорогая.

В последующие дни Франсина научила меня многому другому. Она рассказала о полном цикле женского года, каждый сезон которого отмечался новолунием. Научила обрядам и песнопениям тайного общества, а также смыслу символов и предметов, использовавшихся в наших церемониях; рассказала о мудрых женщинах прошлого, многие из которых подвергались травле и преследованиям за свои верования; открыла мне секреты целебных трав, умеряющих боль, которою сопровождаются месячные. И вновь и вновь предупреждала, чтобы я была осторожной и выбирала, что и кому говорить.

– Мы не открываем никому наши тайны не потому, что стыдимся их, но из предосторожности, – сказала она. Особенно мне следовало остерегаться говорить о наших собраниях мужчинам, из которых мало кто способен понять нас.

– А барон знает о том, что происходит на этой поляне? – спросила я.