Макдональд, получив приказ присоединиться к основным силам французской армии, отступавшей по всему фронту, 3 мая покинул Неаполь, оставив в форте Сант’Эльмо только гарнизон в полтысячи солдат.
Весть об уходе противника из Неаполя достигла Палермо 9 мая.
Но не успели мы предаться ликованию по этому поводу, как пришло новое известие, ставшее как бы противовесом тому, что мы только что получили.
Двенадцатого мая прибыл бриг «Надежда» с сообщением, что французская флотилия в Бресте, которую мы считали блокированной, обманув противника, вышла из гавани; потом она появилась в виду Порту и направилась в сторону Гибралтарского пролива, вероятно намереваясь соединиться с испанским флотом и попробовать нанести удар по Минорке или Сицилии. Таким образом, следовало позаботиться об укреплении английского флота, и адмирал дал приказ немедленно отозвать все британские суда, находящиеся в бухте Неаполя.
Но Нельсон еще надеялся, что удастся задержаться в Палермо; он был по-настоящему болен от беспокойства и при одной мысли, что придется расстаться со мной хотя бы на несколько дней, плакал как дитя.
В продолжение шести дней, с 13 по 17 мая, он колебался, не зная, на что решиться, однако чувствовал, что ему подобает находиться в открытом море, а не в порту Палермо. Все корабли, призванные им, один за другим присоединялись к нему во главе со своими капитанами. Наконец 18-го, ценой невероятного усилия воли, он меня покинул, страдая сильнее, чем Антоний (с кем я часто, шутя, сравнивала его), когда он оставлял Клеопатру, чтобы жениться на Октавии. Мне кажется, что если когда-нибудь, один-единственный раз за все свои годы полные опасностей, Нельсон испытал страх смерти, то это случилось именно тогда — настолько драгоценной стала для него жизнь с тех пор, как я полюбила его.
У него был повод задержаться: на море стоял штиль. Но в ночь с 18-го на 19-е подул бриз, и флотилии пришлось отплыть.
Нельсон отправился на «Авангард»; мы с сэром Уильямом провожали его до порта; прибыв туда, он прыгнул в лодку, которая его ожидала уже более двух часов, дал приказ грести к флагманскому судну, уронил голову на руки и более не смотрел в нашу сторону.
Мы же оставались на Марине, пока не потеряли его из виду среди судов, теснившихся в порту.
Но не успел «Авангард» пройти одной мили, как ветер вновь прекратился. Нельсон воспользовался этим, чтобы написать следующее письмо, присланное мне с лейтенантом Суинеем:
Уход английской флотилии вызвал у королевского двора в Палермо большую тревогу, особенно у королевы: она была в отчаянии, ибо знала, сколь мало можно полагаться на своего супруга, и не доверяла способностям Актона. Тем не менее, было решено по мере сил готовиться к обороне на случай, если французы сделают попытку высадиться на Сицилии.
Четыре дня — 25, 26, 27 и 28 мая — прошли в постоянном страхе.
Двадцать девятого была объявлена боевая тревога. Со стороны Марсалы появилась флотилия, которую сначала приняли за франко-испанскую, но вскоре стало понятно, что это возвращается Нельсон со своей эскадрой.
Мы приказали скорей запрягать, королева, сэр Уильям и я сели в карету и направились к Марине.
Нельсон тоже не терял ни минуты, и как только «Авангард» бросил якорь, тотчас прыгнул в ял и поспешил к берегу.
По тому, как королева бросилась ему навстречу и схватила его за руки, сжимая их, я поняла, что страх может быть не менее сильным чувством, чем любовь.
Нельсон сел в наш экипаж, и мы повезли его во дворец.
За все восемь-десять дней плавания он так и не встретил ни одного судна французской флотилии; по его мнению, это значило, что она двигается к Тулону, вероятно, за подкреплением.