Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

«Я только что провела вечер с королевой; она поистине в отчаянии. По ее словам, каким бы верным ни был в своем большинстве неаполитанский народ своим законным государям, им не удастся восстановить спокойствие и порядок прежде, чем лорд Нельсон со своей эскадрой не покажется у берегов Неаполя. Вот почему, дорогой лорд, она Вас просит, побуждает, заклинает не медлить с отправлением в Неаполь. Во имя всеблагого Господа примите все это во внимание, подумайте — и действуйте! Если Вы того пожелаете, мы даже могли бы отправиться туда с Вами, сэр Уильям и я: мы оба сейчас больны, но это поможет нам встать на ноги.

Всегда, всегда искренне

Ваша Эмма Гамильтон».

Нельсон не мог отказать мне ни в чем — мое письмо решило дело, и ночью он мне передал, что завтра наследный принц может подняться на корабль.

И действительно, 13-го числа престолонаследник взошел на борт «Громоносного». Мы все его сопровождали — король, королева, несколько членов королевского семейства, сэр Уильям Гамильтон и я.

Тотчас над кораблем подняли королевский штандарт, и в тот момент, когда его поднимали, загремел пушечный салют — двадцать один залп. В полдень мы покинули судно, оставив на борту принца и его свиту.

Нельсон поднял паруса тотчас после нашего ухода.

На следующий день, то есть в пятницу, в четыре утра к нему присоединились суда его британского величества «Powerful»[54] и «Беллерофонт»; они доставили ему сообщение от лорда Кейта, что французская флотилия в составе двадцати двух судов замечена у берегов Италии. Нельсон, у которого было всего шестнадцать второразрядных кораблей и очень мало людей, счел неуместным подвергать жизнь наследного принца опасности морского боя, ибо при таких условиях это накладывало бы на него двойную ответственность. Поэтому он немедленно повернул и направился обратно в Палермо, чтобы в тот же день в восемь утра высадить там принца со всем багажом и тотчас снова выйти в открытое море, взяв курс на Мареттимо в надежде соединиться там с «Александром» и «Голиафом», капитаны которых должны были направиться к Мальте в соответствии с приказом о блокаде острова, полученным за неделю до того.

Восемнадцатого июня он уже был в море близ Мареттимо, все еще полагая, что ему предстоит сражение с французской флотилией. Об этом свидетельствует его ответ капитану Футу, который сообщил ему, что войска русских и кардинала сближаются и Неаполь, возможно, будет взят. В этом случае Нельсон предложил Футу присоединиться к нему у Мареттимо вместе с «Sea-Horse», «Строптивицей» и «Персеем», а защиту островов и бухты Неаполя предоставить неаполитанским судам, дав им в помощь «Бульдога» и «Святого Льва». Впрочем, он добавил, что, если капитан Фут сочтет опасным покидать Неаполь, он волен действовать по собственному усмотрению.

В тот же день, то есть 18 мая, «Александр» и «Голиаф», наконец, присоединились к флотилии; два дня спустя пришла депеша от лорда Кейта с предложением лорду Нельсону возвратиться в Палермо и, получив распоряжения короля, вести эскадру в бухту Неаполя, куда предположительно направляется и французская флотилия.

В эти последние дни между мной и королевой было условлено, что, дабы не позволить пылу Нельсона остыть, на борт «Громоносного» следует взойти не наследному принцу, а нам с сэром Уильямом.

Около девяти часов утра сигнальщики оповестили о возвращении эскадры. В полдень она вошла в бухту Палермо, но не бросила якоря. Нельсон ступил на сушу в ту самую минуту, когда мы — королева, сэр Уильям и я — прибыли на Марину. Мы пригласили его в свою карету и повезли во дворец, где он имел с королем совещание продолжительностью в три часа.

Выйдя от его величества, милорд нашел нас — мужа и меня — готовыми к отплытию. Он преклонил колено перед королевой и клятвенно заверил, что все ее повеления будут точно исполнены. Его восторг от сознания, что я поплыву на его корабле, не имел возможности свободно излиться в присутствии сэра Уильяма и потому претворился во взрыв преданности по отношению к королеве. Его взгляд красноречиво говорил мне, что это передо мной он преклоняет колено, что мою руку целует.

Мы простились с королевой. Она долго прижимала меня к своему сердцу, и последнее слово, сказанное ею, было то же, что произнес перед смертью Карл I:

— Remember![55]