Офицеры передали ему послание, как и было им поручено. Ознакомившись с ним, Руффо подумал, что Нельсон не одобряет договор только потому, что нападение на Неаполь произвели не дождавшись прибытия английской эскадры, как это было условлено ранее, когда сам наследный принц должен был возглавить нападающих.
Тогда он решил, что можно все уладить, если посетить адмирала на борту «Громоносного» и объяснить ему, какие достаточно серьезные причины побудили его захватить Неаполь. Итак, он сел в лодку капитанов Трубриджа и Болла и направился к «Громоносному», где его прибытие было встречено салютом в тринадцать орудийных залпов.
Нельсон ожидал его на верху трапа вместе с сэром Уильямом, и тот, одинаково хорошо владея французским и итальянским, учтиво приветствовал его от имени судовой команды и повел в каюту, где оставалась я.
При виде меня у кардинала вырвался красноречивый жест: он знал, что королева его терпеть не может, а я разделяю все ее чувства, будь то благосклонность или антипатия.
Я холодно приветствовала его, мы обменялись обычными любезностями, и кардинал начал на превосходном французском языке рассказывать о событиях 13 и 14 июня, которые привели к капитуляции.
Нельсон сказал, что в его глазах договор не может быть ничем иным, кроме как соглашением о перемирии, однако Руффо, перечислив все его пункты один за другим, убедительно доказал, что там речь идет не о временном прекращении огня, а о серьезных взаимных обязательствах, и их не вправе нарушить появление как английского, так и французского флота, и это настолько справедливо, что, когда при первом взгляде патриоты — кардинал удостоил бунтовщиков этого наименования — приняли английскую эскадру за франко-испанскую и возник вопрос, меняет ли что-либо прибытие такого подкрепления в условиях капитуляции, они почти единогласно постановили, что, раз соглашение подписано, его надлежит уважать.
По мере того как Руффо говорил, а сэр Уильям переводил Нельсону его слова, адмиралом все сильнее овладевало нетерпение. Услышав, что договор, с честью заключенный, должен и честно соблюдаться, он выкрикнул по-английски:
— Ну, сударь, короли не заключают договоров с подданными!
— Действительно, милорд, — заметил кардинал, — лучше было бы его не заключать. Но, с той минуты как он заключен, остается лишь действовать в соответствии с ним.
И, обернувшись к моему супругу, он спросил:
— Не так ли, сударь?
Но когда сэр Уильям, напротив, сказал, что разделяет мнение Нельсона, кардинал понял, что все гораздо серьезнее, чем он полагал вначале.
Тогда он поднялся с места и заявил, что, коль скоро в заключении договора участвовали русские и турки, он не может один отвечать на возражения Нельсона.
Распрощавшись, кардинал приказал доставить себя на берег.
Когда Руффо вернулся к себе в ставку, он, как мы узнали впоследствии, пригласил к себе посланника Мишеру, командора Белли и капитана Фута, однако Нельсон позаботился устранить последнего, отослав его на Прочиду.
Этот совет, созванный кардиналом, принял решение не только сохранить верность договору, но и, если Нельсон будет упорствовать в своем намерении его нарушить, постараться любыми средствами спасти мятежников.
Вечер, ночь и утро 24-го были заполнены нескончаемыми прибытиями и отъездами посланцев, сновавших из ставки на «Громоносный» и с «Громоносного» в ставку, но ни одного шага к согласию не было сделано: каждый твердо стоял на своем.
Утром 25 июня Нельсон направил якобинцам из Кастель делл’Ово и Кастель Нуово следующую декларацию:
К Кастель делл’Ово приблизилась лодка, и посланец Нельсона громким голосом прочел эту декларацию, но комендант крепости, выйдя на стену, закричал вестнику:
— Отваливай! Живо! Живо! Не то я прикажу стрелять в вас!.. Существует договор, и мы будем его соблюдать.
Когда кардиналу Руффо сообщили об этом требовании, с которым Нельсон только что обратился к республиканцам, он счел необходимым со своей стороны ответить на это решительными действиями.
Поэтому он отправил адмиралу следующее послание: