Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

Вероятно, затем, чтобы утолить ту непростительную злобу, которую я питала к его жене, Нельсон, уже порвавший с нею всякие отношения, пожелал, чтобы этот разрыв распространился даже на предметы материальные. В одном из своих писем он поручил мне отправить леди Нельсон все ее туалетные принадлежности и прочие вещи, что еще оставались у него, смешавшись с его собственными. Я должна была отказаться или, по крайней мере, мне следовало возложить это жестокое поручение на какую-нибудь родственницу Нельсона, я же, напротив, испытала ядовитое наслаждение, свойственное мстящей ревнивице, и леди Нельсон получила все принадлежащие ей вещи вместе с запиской, где я своей рукой написала всего лишь несколько слов: «От лорда Нельсона по его поручению».

Надеюсь, что Господь в своем милосердии простит мне боль, причиненную этой несчастной женщине, ибо он видит мое раскаяние.

Сэр Уильям, хоть и съездил в графство Суррей, не договорился о покупке Мертон-Плейс. Старея, мой супруг становился все более скупым и, обсуждая стоимость этого поместья, твердо настаивал на сумме в двести-триста фунтов стерлингов. Когда Нельсон был в Лондоне, я рассказывала ему об этом предполагавшемся приобретении, причем очень хвалила расположение поместья и удобство жилых построек. Он запомнил, что мне этого хотелось, и, когда узнал, что сэр Уильям отказался от покупки поместья, написал ему, дав поручение приобрести его за цену, какую потребуют. Он объяснил, что всегда мечтал пожить в загородном доме с друзьями и покупает Мертон затем, чтобы нам троим можно было на склоне дней поселиться там в мире и покое, подальше от городского шума и политических интриг.

Тогда сэр Уильям отправился к нотариусу и оформил покупку Мертон-Плейс на имя Нельсона за сумму, которую не пожелал выложить сам.

Поскольку я не была уверена, не покупает ли Нельсон это поместье для того лишь, чтобы передать его мне, я проявила некоторую щепетильность, заметив ему, что это место, хоть мне и нравится, вполне может не прийтись по сердцу ему.

Но он поспешил ответить мне так:

«Не тревожьтесь об этом; я уверен, что Мертон мне понравится. Я слишком высокого мнения о Вашем вкусе и верности суждений, чтобы опасаться, что они могут подвести».

Как известно, военная кампания, которую Англия вела против Дании и в которой Нельсон был призван участвовать, была ужасна. Взявшись бомбардировать Копенгаген, Нельсон так близко продвинулся к берегу, что адмирал Паркер, обеспокоившись, как бы английские суда не сели на мель и не потеряли возможности маневрировать, приказал сигнальщикам передать приказ об отступлении.

Когда капитан Харди предупредил его о сигналах командующего, Нельсон поднес зрительную трубу к своему вытекшему глазу.

— Ничего не вижу, — сказал он.

И он продолжил битву.

Плохое состояние здоровья Нельсона и, главное, его желание повидать меня, меня и свою дорогую Горацию, к которой я приревновала бы его, если бы мать могла ревновать к дочери, — все это заставило его просить о позволении вернуться в Лондон, как только он счел, что кампания близка к завершению. Поскольку, добиваясь этой милости, он представил дело как обычную просьбу об отпуске, ему не отказали, хорошо зная, где его искать, как только заговорят пушки.

Впрочем, была надежда, что они какое-то время помолчат: правительство Питта, можно сказать, правительство войны, пало, а правительство Эддингтона, заменившее его у кормила власти, было правительством мира.

Таким образом, Нельсон оставил командование судами на Балтике и 18 июня на бриге «Kite»[58], ведомом капитаном Дегби, отправился в Ярмут, куда прибыл 1 июля.

Он явился к нам, когда мы менее всего могли этого ожидать, ведь его корабль всего за десять дней от Кёге-Бугта добрался до Ярмута.

Моей радости не было предела; к счастью, под видом большой дружбы мы и в присутствии сэра Уильяма могли высказать друг другу часть тех чувств, что переполняли наши сердца. Впрочем, через четверть часа после прибытия Нельсона явился князь де Кастельчикала, посол короля Обеих Сицилий, с депешами для сэра Уильяма, и они прошли в салон, оставив нас вдвоем.

Первые слова Нельсона были о Горации; его вопросы сыпались с такой быстротой, что я насилу успевала отвечать.

Я вошла в салон и тихонько сказала сэру Уильяму, что лорд Нельсон желает повидать свою крестницу и просит меня отправиться к кормилице вместе с ним.

— Какой нежный и усердный крестный отец! — сказал он. — Ступайте, дитя мое.

Я оставила двух дипломатов обсуждать государственные дела, в которые, благодарение Богу, больше не вмешивалась, и мы с Нельсоном сели в карету, чтобы отправиться на Стоун-стрит.

По дороге я спросила Нельсона, как поживает птица.

— Какая птица? — спросил он.

— Птица Абукира, та, что прилетела и уселась к вам на плечо в день, когда я посетила вас на «Авангарде».