— Сколь бы тягостна ни была для меня новая разлука с вами, предложите родине свою службу, как вы поступали всегда, и без промедления отправляйтесь в Кадис. К подобному самоотвержению отнесутся с благодарностью, и ваше сердце вновь обретет покой. Вы одержите последнюю славную победу и вернетесь сюда, чтобы насладиться достойным отдыхом.
Нельсон еще несколько мгновений молча смотрел на меня, потом глаза его наполнились слезами и он вскричал:
— Храбрая Эмма! Добрая Эмма! Да, ты читаешь в моем сердце, да, ты проникла в мои помыслы. Если бы не было Эммы, на свете больше не было бы и Нельсона… Это ты сделала из меня того, кем я стал. Сегодня же я еду в Лондон.
И в самом деле, два часа спустя мы отправились в Лондон вместе с его сестрами. Нельсон оставил нас в доме на Клерджес-стрит и поспешил в Адмиралтейство. «Виктория», вызванная по телеграфу, в тот же вечер вошла в Темзу, и на следующее утро все уже было готово к отъезду.
Нам оставались еще десять дней, чтобы быть вместе, но пять последних Нельсон почти целиком провел в Адмиралтействе.
Одиннадцатого мы в последний раз посетили наш дорогой Мертон. При всех моих стараниях сохранить самообладание я поневоле начинала плакать, стоило мне лишь на минуту остаться наедине с собой. В Мертоне мы провели вдвоем весь день 12-го и там же заночевали.
За час до рассвета Нельсон поднялся, прошел в комнату дочери и молился там, склонясь над ее постелью, молча, но с мягкой проникновенностью и со слезами на глазах.
Он был очень набожен.
В семь часов утра мы распрощались.
Я проводила его до экипажа, и там он долго прижимал меня к сердцу. Я плакала навзрыд, но, пытаясь улыбнуться сквозь слезы, шепнула ему:
— Не вступайте в сражение, пока не увидите птичку!
То были последние слова, что я ему сказала.
Кони помчались галопом, и когда карета сворачивала за угол, он махнул мне рукой.
Больше мне не суждено было его увидеть!
На следующий день в шесть утра он прибыл в Портсмут, а 15 сентября вышел в море.
Однако непогода так разыгралась, что, как бы Нельсон ни спешил, «Виктории» пришлось еще два дня оставаться в виду английского берега. Эта задержка позволила Нельсону переслать мне две записки, полные живейшей нежности к дочери и ко мне, но между строк угадывались печальные предчувствия.
Наконец задул попутный ветер, и Нельсон смог, выйдя из Ла-Манша и пустившись вперед на всех парусах, 20 сентября в шесть часов пополудни присоединиться к эскадре, ждавшей у Кадиса и состоявшей из двадцати трех кораблей резерва под командованием вице-адмирала Коллингвуда. В тот день Нельсону как раз исполнилось сорок шесть лет.
Первого октября он написал мне письмо, где сообщал о своем соединении с эскадрой Коллингвуда и о постигшем его нервном припадке. Эти припадки, которым он был подвержен, были так сильны, что напоминали эпилептические.