Воспоминания фельдшера, Михаила Новикова, о Финской войне

По прибытии в санотдел 155-й стрелковой дивизии нам сказали, что батальоны находятся частично в действии. И мы уже увидели первых раненых и убитых красноармейцев.

Моя пулемётная рота, в которую я был зачислен, в ту ночь находилась в резерве, с противником она ещё не встречалась, хотя и успела до этого повоевать на западе.

Рано на рассвете 30 ноября или 1 декабря, точно не помню, мою роту по сигналу подняли. Я, как новичок, ничего не знал, и никто мне ничего не объяснил о происходящем. Но я видел, что всё делается как-то неуверенно, бестолково, не по-военному, совсем не так, как нас учили политруки и отцы-командиры. При выходе части на главную дорогу из-за поворота в нашу сторону вдруг поднялась оружейная стрельба, образовалась паника. Но вскоре разобрались, что по недоразумению свои стреляли в своих. Всё обошлось хорошо. В это время уже стояли крепкие морозы, а люди были одеты по-осеннему. Подразделения шли по дороге повзводно, колоннами, как позволяла дорога, как вроде бы не на передовую, а на мирное стрельбище.

В этих же порядках шла и моя пульрота во главе с командиром и политруком, имея на вооружении в то время 12 пулемётов “максимов”. Я, как доктор, шёл свободно, наблюдая за состоянием здоровья красноармейцев, чтобы вовремя заметить, предупредить обморожение. По флангам в густом сосновом лесу следовали дозоры, на которые командиры рассчитывали в обеспечении надёжности и безопасности (но позже выяснилось, что это был самообман). У бойцов было хорошее приподнятое настроение от проведённой политинформации политруком В.Т. Кузнецовым. Он умел грамотно, обстоятельно, доходчиво проводить политбеседы, был истинным отцом роты, и ему красноармейцы во всём верили, что война будет короткой, молниеносной и с малой кровью. В то время нам именно так говорили. Так же и я полагал, что финны в своих интересах пойдут с нами на мир. Мы были убеждены в незыблемости своей идеологии, верили, что в Финляндии рабочий класс подаст нам руку братства. Но скоро мы убедились в несостоятельности этих надежд…

Видно, командование части и впрямь рассчитывало начатую войну закончить в короткое время и не позаботилось иметь в своём тылу походные полевые бани, а у личного состава части уже образовалась массовая завшивленность.

На одном из поворотов дороги мы увидели жуткую картину, которая всех нас привела в гробовое молчание. Впереди нас лежало на снегу, как помню, человек тридцать-сорок красноармейцев. Впереди убитых лежал на спине командир взвода или роты в белом полушубке, перепоясанном ремнями крест-накрест и с пустой кобурой. Среди убитых лежал на дороге один финн и рядом – его убитая лошадь в упряжке. Вот такая представилась нам в первый же день войны страшная картина.

Убитые успели уже крепко застыть. На месте трагедии нет никаких признаков сражения, кругом тишина, как на курорте. И так не хотелось происшедшему верить. Но это была горькая правда и начало неверия в скорую победу и малую кровь.

Об этой трагедии в нашем полку я ни одного слова ни от кого из старших командиров не слышал, как будто увиденного и не было вовсе. Наверное, командование части сообщило родным погибших, что ваши сыны пали смертью храбрых в жестоких боях с белофиннами. На самом деле они и не видели ни одного финна и даже некоторые солдаты не успели снять с плеча знаменитую трёхлинейку, так и лежали на снегу, не сняв винтовку с плеча. Как это могло случиться? Финны, видимо, умышленно пропустили наш фланговый дозор, а затем весь открытый взвод расстреляли из пулемётов из заранее пристрелянных боевых точек.

* * *

Я ранее упоминал о политруке Василии Трофимовиче Кузнецове. Сейчас хочу коротко несколько слов о нём сказать. Он, житель города Тихвина Ленинградской области, также был призван в стрелковый полк из запаса. По образованию педагог, работал директором одной из средних школ у себя на родине, член КПСС. Это был необыкновенно эрудированный, всесторонне грамотный человек. Независимо от обстановки, времени суток всегда находил время побеседовать на злободневную тему с красноармейцами. Все солдаты любили его и во всём ему верили. Во время боевых действий он не отсиживался в укромном местечке, а находился вместе с бойцами в траншеях, в боевых порядках. Впоследствии он был повышен в воинском звании и удостоен ордена Красного Знамени, в то время исключительно почётной награды, равной, пожалуй, званию Героя.