Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919

26-го был за обедней в соборе. Заезжал подполковник Александр Всеволодович Курош. Вечером был в иллюзионе.

27-го, сегодня, в госпиталь привезли из полевой хлебопекарни № 8 21 солдатика-хлебопека, отравившихся денатуратом в первый день праздника. Кричат на весь госпиталь, страшные мучения — ад…

28-го до утра умерло 8, кончаются еще 4. Был в бане у Крюгера на Школьной улице, вымылся отлично. Скорей в полк, на позиции — там лучше.

29-го заехал Я. И. Кондратьев. Я получил медицинское свидетельство, поблагодарил врачей и сестер, распрощался, и поехали в город за закупками (портплед и замшевая сумочка), заехали на городскую полковую квартиру и в 11 ч 15 мин дня отправились в полк. В 2 часа дня мы уже сидели за обедом в штабе полка в том же Купфергаммере…

30-го получил отпускной билет только по 5 февраля[193].

31-го весь день в приготовлениях. Новый, 1916 год встретили молебном, после которого ужин. На позициях тихо. Из моего дневника: «Сегодняшний день — последний день несчастного 1915 года… Сколько горя, слез и обид нанес несчастный 1915 год… сколько разбил жизней, сердец и семей… а крови и смертей… Боже, дай нового ясного счастья…»

1916

1 января 1916 года — я целых два дня сбираюсь в путь далекий и вместе с тем даю директивы и указания подполковнику А. Ф. Круковскому по командованию полком.

3-го, в 8 часов утра, выехал из Купфергаммера в Ригу. Мороз был около 15°, но моя неизменная лисья шубка грела превосходно. Вечером я уже катил на Петроград.

5-го прибыл в Москву к брату Николаю на Новую Басманную в старинный полицейский дом.

6-го был на Крещенском параде и слышал стрельбу из пушек с Тайницкой башни и вспомнил свое детство.

7-го и 8-го делал закупки подарков во Владивосток.

9-го в 10 часов утра, поехали на Ярославский вокзал, распрощался с Колей и его семьей и двинулся на север к родному Ярославлю. Поздно, около полуночи, поезд остановился на станции Ярославль, в лунную ночь я разглядел село Крест, большую Московскую дорогу, заставу и больше ничего. Когда поезд двинулся дальше через Бутырки и реку Которосль и остановился на Всполье, то только по церквам Иоанна Предтечи и Пятницы на Всполье[194] узнал родимые места, а у Леонтьевского кладбища, где покоятся мои родители, так и не мог разглядеть. Переехали Романовскую дорогу, увидел острог, где бывал караульным начальником, влево стояла темная масса Полушкинской рощи, и Волгу-матушку переехал по длинному мосту, высоко над снежной ее пеленой… Вот последний раз, когда я увидел свои родные места.

10-го проехали Вологду, на станции Труфаново пересел в Сибирский скорый поезд и помчался на Восток, где была моя вторая родина — семья.

Быстро мелькали станции Великого Сибирского пути, поезд шел минута в минуту. В Красноярске меня встретили офицеры запасного батальона, и, разумеется, выпили. Много было расспросов о всех своих полковых товарищах. По физиономиям я заключил, что им здесь живется недурно, не то, что на позициях… Нет впалых щек, и все весело-беспечны. Промелькнули Иркутск и Чита, долина реки Хилка, повернули к югу, вот станция Маньчжурия и степи без снега, которым сердце обрадовалось как родным… все воспоминания.

В Харбине на вокзале выпил кофе, вспоминая Японскую войну. Станции мелькали с фигурами милых «ходей»[195]…

18 января вечером от Никольск-Уссурийского пошли родные места, полные воспоминаний недавних маневров. В 9 часов вечера остановились на Океанской, на минуту на 19-й версте — красивы были деревья в инее. Вот и Седанка, вот и наш лагерь… я не верил своим глазам. Остановка на Второй речке, и я невольно прослезился — я жив и скоро увижу и Зину, и маленькую Зинушку. Море света Первой речки поразило меня. Последняя остановка. Поезд тронулся, поворот — и сам Владивосток… Вокзал, и на перроне — стройная красивая фигура Зины… Она увидала меня и бежит за поездом. Поезд тихо остановился, и мы бросились друг к другу… Сели на извозчика и тронулись на Третью Портовую, подъезжая к дому, встретили Дмитрия Виссарионовича Малявина с целой веселой компанией морских офицеров и дам — здесь на меня пахнуло миром и прошлым. Со всеми расцеловался, все приветствовали, как с того света. Наконец я дома, со мной Зина, и я смотрю на маленькую Зинушку в колыбельке… «Тихо светится лампада в сумраке ночном». Я не верил своим глазам, я вижу, как во сне… Вот незабвенные минуты жизни. Верный денщик Петр Елизаров, со слезами на глазах, встретил меня, я обнял его и расцеловал[196].

19-го, утро, я проснулся у себя в семье, проснулась и маленькая Зинушка, как было мне интересно [смотреть] на свою дочку. Она была хорошенький ребенок: вздернутый носик, карие глазки и вьющиеся темные волосы, нрава была тихого.

20-го, в субботу, с Зиной пошли в собор за всенощную, и после окончания отслужили в левом приделе, где всегда молилась Зина и барышней, и уже женой, молебен сладчайшему Иисусу Христу. Хор певчих пел очень хорошо. Икона Спасителя в иконостасе придела была любимая Зины.